II
Собственно говоря, я не берусь решать, прав ли Эрнст в своем обвинении и действительно ли немецкие рабочие, переставая верить в революцию, погружаются в жизнь без идеалов, жизнь животную. Это лучше знать самим немцам. Но несомненно, что множество людей нашей интеллигенции совершенно готовы сочувствовать огорчению Эрнста. Они точно так же могут представить себе человека только в одном из двух состояний: или в опьянении революционного идеала, или в состоянии животного отупения. Упреки и предостережения в этом смысле часто у нас делаются нашей молодежи, которую ее руководители с самого раннего возраста направляют к "революции" на том основании, что потом человек "опускается", "падает", "погружается в животное состояние", - словом, совершенно то же, что Павел Эрнст говорит немецким рабочим...
Не странно ли, однако? Ведь, собственно говоря, то, что немецкие рабочие перестают думать о социалистическом перевороте, во всяком случае, вовсе не глупо и показывает, что они стали теперь более развитыми и более умственно самостоятельными, нежели прежде. Ведь идею социалистического переворота создали не рабочие, а международная революционная интеллигенция. Рабочие, как и упомянутая часть русского общества, только поверили революционной интеллигенции, подчинились ей и под ее руководством начали стремиться к совершению такого дела, которое и невозможно, и не нужно, и для всех было бы крайне вредно. Если теперь, как говорит Эрнст, немецкие рабочие выходят из-под указки революционной интеллигенции, то это означает, что они перестали подчиняться чужой мысли, то есть сделались выше, а не ниже, чем прежде. Как же могло случиться, что, оставляя заблуждение, в которое они были вовлечены другими, они уже не находят в себе на место его никакой другой, своей, истинно высокой цели жизни?
А между тем совершенно такое же явление замечается и в нашей интеллигенции. Его можно наблюдать и по поводу возникающих у нас стремлений улучшить быт фабричных рабочих, обеспечить их права, найти подходящую для этого организацию и т. п. Казалось бы, что тут можно порицать? В чем можно расходиться, кроме разве частностей дела? Конечно, если какое бы то ни было дело ведется плохо, если при этом берутся фальшивые ноты, все это может подлежать критике. Но мы нередко видим вражду к самому существу дела, слышим крики, что "все эти ничтожные улучшения" только "развращают" народ и "укрепляют существующий строй".
Точка зрения совершенно та же, что у Павла Эрнста. Нет блага, кроме "революции", а все, что ей мешает, всякое улучшение жизни и существующего строя есть зло, и если у кого-либо исчезает идеал "революции", то он, значит, человек павший, "без всяких идеалов"!
Мыслима ли человеческая жизнь, когда дело дошло до такого отношения к понятию идеала?
III
Что такое идеал жизни? Какой идеал высок и какой ничтожен!
Идеал есть то, что указывает нам высшие, крайние цели жизни. Высокий идеал есть тот, который открывает нам всю полноту целей нашей жизни. Ничтожный идеал есть тот, который не замечает наиболее глубоких и истинных целей жизни, а усматривает только цели второстепенные.
С этой точки зрения идеал, которым хвалится Павел Эрнст, то есть идеал социалистической революционной интеллигенции, именно совершенно ничтожен. Это идеал, так сказать, людей духовно слепых, которые отвергают все самое высокое и видят в человеке лишь умное животное.
Зачем существует мир и зачем в нем существует человек? Этих вопросов социалисты-революционеры не знают и не хотят знать. Они говорят, что Бога нет, а если некоторые и не отрицают бытия Божия, то все-таки совершенно не принимают Его во внимание, как будто Его и вовсе нет.
Воли Божией они не признают и не хотят знать. Устраивать человеческую жизнь они желают только по своему собственному усмотрению и рассуждению, совершенно не принимая во внимание Воли Божией и законов, Богом данных. Как же они хотят, по своему рассуждению, устраивать жизнь? Что такое для них человек? Кем он послан в мир и куда уйдет из мира? Эти вопросы для них не существуют. Некоторые говорят, что человек произошел от обезьяны, другие и этим не интересуются, а просто говорят, что человек - умное животное, которому нужно только хорошо есть и пить да удобно жить. А потом умрет человек - и уничтожится. В бессмертную душу они не верят и о том, что ждет человека после земной жизни, не думают.
Можно ли считать это высокими идеалами? Можно ли считать высокими те цели жизни, которые рассчитаны только на ничтожные 50 - 60 лет земного человеческого существования, без всякого помышления о тех тысячах и миллионах лет, которые наступят для каждого из нас после земной смерти, которая есть только начало, а не конец существования? Такое понимание жизни не только не высоко, но до безумия узко и непредусмотрительно. Это такое понимание, как у животного, которое думает только о сегодняшнем дне, не помышляя о завтрашнем, и щиплет траву без размышления о том, что завтра будет, может быть, зарезано и попадет на сковороду или в кастрюлю.
Социалисты утешают себя тем, что они зато очень хорошо устроят нынче свое пастбище, так что каждому достанется вдоволь травы. Это они и считают своим великим идеалом. Для того чтобы этого достигнуть, они хотят изменить все, чем до сих пор жили люди, уничтожить существующее общество и устроить совсем заново коммунистическое общество, где ни у кого не будет ничего своего, где и умный, и глупый, и ленивый, и прилежный будут одинаково продовольствоваться на общественный счет. При этом уничтожается всякая власть, кроме общественной, и социалисты воображают, будто бы таким образом получится "свобода, равенство и братство".
Но какая же это свобода! Разве общественная власть не есть власть? Не все ли равно, кто прикажет, если нужно подчиняться? Какая может быть свобода, если у человека нет своего имущества и даже своего куска хлеба, так что каждый раз, когда социалистическая общественная власть оставит виновного без обеда, придется волей-неволей, под страхом голодной смерти, исполнить ее приказание? В этом идеале нет не только свободы, но разлито такое рабство, какого еще в мире никогда не существовало.
Да и распоряжаться будет при этом не общество, как обещают социалисты, а те, которые половчее, похитрее и позахватят места разных надзирателей и распорядителей.
Нет в этом идеале и равенства. Те, кто порасхватают места управляющих и надзирателей, будут своего рода новой аристократией. Да и в остальном: разве можно назвать равенством, когда человек, трудящийся добросовестно, получает столько же, сколько злостный лентяй? Лентяй по своей работе получает в этом случае втрое или вдесятеро больше, чем сработал, а добросовестный рабочий - втрое или вдесятеро меньше, чем сработал, и плоды его труда отдаются лентяю. Такой порядок составляет не равенство, а узаконенную эксплуатацию добросовестного человека в пользу недобросовестных.
Точно так же нет в идеале социализма и братства. Братство состоит в любви, в добровольной помощи одного человека другому; при такой добровольной любви тот, кто оказывает помощь, действительно заботится о пользе ближнего и старается, чтобы его помощь принесла пользу. Насильственного же братства быть не может. Если у человека силой отнимают плоды его труда и отдают другому - от этого являются только зависть, недоброжелательство и ненависть.
Вообще, ничего высокого или даже человечески рассудительного нет в идеалах Павла Эрнста и его партии. Все это одни пустые слова безумия, а между тем социалисты для достижения таких целей призывают рабочих к разрушению существующего строя, к революции, к рекам крови, и все это для того, чтобы создать "новое" общество, очень похожее на нынешние каторжные работы. Революций, к которым призывает революционная интеллигенция, уже немало происходило, крови пролито без меры, существующего же строя все-таки невозможно было разрушить, потому что на его защиту каждый раз подымаются все, кто что-нибудь имеет, все, кто дорожит свободой, всякий, кто понимает неосуществимость и гибельность коммунизма. А таких здравомыслящих людей всегда бывает большинство.
И вот оказывается, что "великие идеалы" социалистической интеллигенции не только сами по себе никуда не годятся, но даже и не могут быть достигнуты, действительным же последствием имеют только то, что порождают классовую ненависть и приводят как рабочих, так и капиталистов к полному забвению своего человеческого существа, человеческих обязанностей, нравственности и солидарности.
Идеал, начавший с забвения Бога и Богом указанных целей человеческой жизни, приводит в конце концов, стало быть, лишь к тому, что в человеческом обществе умножаются разделение, ненависть и постоянная междоусобная брань, в которой все воюющие одинаково ожесточаются, проникаются взаимной злобой и отучаются видеть человека в члене противной партии или другого класса.
Нечего сказать - завидный идеал! Никакая темная сила, враждебная человечеству, не могла бы придумать ничего более удобного, чтобы перемутить и перепортить всех людей.
Собственно говоря, я не берусь решать, прав ли Эрнст в своем обвинении и действительно ли немецкие рабочие, переставая верить в революцию, погружаются в жизнь без идеалов, жизнь животную. Это лучше знать самим немцам. Но несомненно, что множество людей нашей интеллигенции совершенно готовы сочувствовать огорчению Эрнста. Они точно так же могут представить себе человека только в одном из двух состояний: или в опьянении революционного идеала, или в состоянии животного отупения. Упреки и предостережения в этом смысле часто у нас делаются нашей молодежи, которую ее руководители с самого раннего возраста направляют к "революции" на том основании, что потом человек "опускается", "падает", "погружается в животное состояние", - словом, совершенно то же, что Павел Эрнст говорит немецким рабочим...
Не странно ли, однако? Ведь, собственно говоря, то, что немецкие рабочие перестают думать о социалистическом перевороте, во всяком случае, вовсе не глупо и показывает, что они стали теперь более развитыми и более умственно самостоятельными, нежели прежде. Ведь идею социалистического переворота создали не рабочие, а международная революционная интеллигенция. Рабочие, как и упомянутая часть русского общества, только поверили революционной интеллигенции, подчинились ей и под ее руководством начали стремиться к совершению такого дела, которое и невозможно, и не нужно, и для всех было бы крайне вредно. Если теперь, как говорит Эрнст, немецкие рабочие выходят из-под указки революционной интеллигенции, то это означает, что они перестали подчиняться чужой мысли, то есть сделались выше, а не ниже, чем прежде. Как же могло случиться, что, оставляя заблуждение, в которое они были вовлечены другими, они уже не находят в себе на место его никакой другой, своей, истинно высокой цели жизни?
А между тем совершенно такое же явление замечается и в нашей интеллигенции. Его можно наблюдать и по поводу возникающих у нас стремлений улучшить быт фабричных рабочих, обеспечить их права, найти подходящую для этого организацию и т. п. Казалось бы, что тут можно порицать? В чем можно расходиться, кроме разве частностей дела? Конечно, если какое бы то ни было дело ведется плохо, если при этом берутся фальшивые ноты, все это может подлежать критике. Но мы нередко видим вражду к самому существу дела, слышим крики, что "все эти ничтожные улучшения" только "развращают" народ и "укрепляют существующий строй".
Точка зрения совершенно та же, что у Павла Эрнста. Нет блага, кроме "революции", а все, что ей мешает, всякое улучшение жизни и существующего строя есть зло, и если у кого-либо исчезает идеал "революции", то он, значит, человек павший, "без всяких идеалов"!
Мыслима ли человеческая жизнь, когда дело дошло до такого отношения к понятию идеала?
III
Что такое идеал жизни? Какой идеал высок и какой ничтожен!
Идеал есть то, что указывает нам высшие, крайние цели жизни. Высокий идеал есть тот, который открывает нам всю полноту целей нашей жизни. Ничтожный идеал есть тот, который не замечает наиболее глубоких и истинных целей жизни, а усматривает только цели второстепенные.
С этой точки зрения идеал, которым хвалится Павел Эрнст, то есть идеал социалистической революционной интеллигенции, именно совершенно ничтожен. Это идеал, так сказать, людей духовно слепых, которые отвергают все самое высокое и видят в человеке лишь умное животное.
Зачем существует мир и зачем в нем существует человек? Этих вопросов социалисты-революционеры не знают и не хотят знать. Они говорят, что Бога нет, а если некоторые и не отрицают бытия Божия, то все-таки совершенно не принимают Его во внимание, как будто Его и вовсе нет.
Воли Божией они не признают и не хотят знать. Устраивать человеческую жизнь они желают только по своему собственному усмотрению и рассуждению, совершенно не принимая во внимание Воли Божией и законов, Богом данных. Как же они хотят, по своему рассуждению, устраивать жизнь? Что такое для них человек? Кем он послан в мир и куда уйдет из мира? Эти вопросы для них не существуют. Некоторые говорят, что человек произошел от обезьяны, другие и этим не интересуются, а просто говорят, что человек - умное животное, которому нужно только хорошо есть и пить да удобно жить. А потом умрет человек - и уничтожится. В бессмертную душу они не верят и о том, что ждет человека после земной жизни, не думают.
Можно ли считать это высокими идеалами? Можно ли считать высокими те цели жизни, которые рассчитаны только на ничтожные 50 - 60 лет земного человеческого существования, без всякого помышления о тех тысячах и миллионах лет, которые наступят для каждого из нас после земной смерти, которая есть только начало, а не конец существования? Такое понимание жизни не только не высоко, но до безумия узко и непредусмотрительно. Это такое понимание, как у животного, которое думает только о сегодняшнем дне, не помышляя о завтрашнем, и щиплет траву без размышления о том, что завтра будет, может быть, зарезано и попадет на сковороду или в кастрюлю.
Социалисты утешают себя тем, что они зато очень хорошо устроят нынче свое пастбище, так что каждому достанется вдоволь травы. Это они и считают своим великим идеалом. Для того чтобы этого достигнуть, они хотят изменить все, чем до сих пор жили люди, уничтожить существующее общество и устроить совсем заново коммунистическое общество, где ни у кого не будет ничего своего, где и умный, и глупый, и ленивый, и прилежный будут одинаково продовольствоваться на общественный счет. При этом уничтожается всякая власть, кроме общественной, и социалисты воображают, будто бы таким образом получится "свобода, равенство и братство".
Но какая же это свобода! Разве общественная власть не есть власть? Не все ли равно, кто прикажет, если нужно подчиняться? Какая может быть свобода, если у человека нет своего имущества и даже своего куска хлеба, так что каждый раз, когда социалистическая общественная власть оставит виновного без обеда, придется волей-неволей, под страхом голодной смерти, исполнить ее приказание? В этом идеале нет не только свободы, но разлито такое рабство, какого еще в мире никогда не существовало.
Да и распоряжаться будет при этом не общество, как обещают социалисты, а те, которые половчее, похитрее и позахватят места разных надзирателей и распорядителей.
Нет в этом идеале и равенства. Те, кто порасхватают места управляющих и надзирателей, будут своего рода новой аристократией. Да и в остальном: разве можно назвать равенством, когда человек, трудящийся добросовестно, получает столько же, сколько злостный лентяй? Лентяй по своей работе получает в этом случае втрое или вдесятеро больше, чем сработал, а добросовестный рабочий - втрое или вдесятеро меньше, чем сработал, и плоды его труда отдаются лентяю. Такой порядок составляет не равенство, а узаконенную эксплуатацию добросовестного человека в пользу недобросовестных.
Точно так же нет в идеале социализма и братства. Братство состоит в любви, в добровольной помощи одного человека другому; при такой добровольной любви тот, кто оказывает помощь, действительно заботится о пользе ближнего и старается, чтобы его помощь принесла пользу. Насильственного же братства быть не может. Если у человека силой отнимают плоды его труда и отдают другому - от этого являются только зависть, недоброжелательство и ненависть.
Вообще, ничего высокого или даже человечески рассудительного нет в идеалах Павла Эрнста и его партии. Все это одни пустые слова безумия, а между тем социалисты для достижения таких целей призывают рабочих к разрушению существующего строя, к революции, к рекам крови, и все это для того, чтобы создать "новое" общество, очень похожее на нынешние каторжные работы. Революций, к которым призывает революционная интеллигенция, уже немало происходило, крови пролито без меры, существующего же строя все-таки невозможно было разрушить, потому что на его защиту каждый раз подымаются все, кто что-нибудь имеет, все, кто дорожит свободой, всякий, кто понимает неосуществимость и гибельность коммунизма. А таких здравомыслящих людей всегда бывает большинство.
И вот оказывается, что "великие идеалы" социалистической интеллигенции не только сами по себе никуда не годятся, но даже и не могут быть достигнуты, действительным же последствием имеют только то, что порождают классовую ненависть и приводят как рабочих, так и капиталистов к полному забвению своего человеческого существа, человеческих обязанностей, нравственности и солидарности.
Идеал, начавший с забвения Бога и Богом указанных целей человеческой жизни, приводит в конце концов, стало быть, лишь к тому, что в человеческом обществе умножаются разделение, ненависть и постоянная междоусобная брань, в которой все воюющие одинаково ожесточаются, проникаются взаимной злобой и отучаются видеть человека в члене противной партии или другого класса.
Нечего сказать - завидный идеал! Никакая темная сила, враждебная человечеству, не могла бы придумать ничего более удобного, чтобы перемутить и перепортить всех людей.