«ДОЛГ, ЗАВЕЩАННЫЙ ОТ БОГА…»
Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро – А за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют.
А.С. Пушкин «Борис Годунов»
Эти слова из монолога Пимена невольно всплы- вают в памяти, когда вглядываешься в известный портрет Ивана Егоровича Забелина (1820–1908), написанный в 1892 г. Валентином Александрови- чем Серовым. А уж он-то умел показать, «коего духа человек изображен». И перед нами – мудрый седовласый с окладистой бородой старец. Взгляд отведен чуть в сторону. Перед его взором, кажется, проходят «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Изучение истории Отечества стало заветным делом жизни этого коренного рус- ского человека. Дух его, красивый и сильный, здо- ровый и крепкий, благородный и честный излился на страницах сочинений ученого.
Уроженец срединной, Великой Руси, сын коллеж- ского регистратора и внук сельского священника, Забелин явился на свет сентября 17 дня 1820 г., а крещен был 19-го в Никольской церкви, что на Зверинце, на окраине родной Твери, в Затьмачье.
«А уж куды, – по выражению великого русского пи- сателя, – бывает метко всё то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум…»1. И этот «бойкий русский ум» рано обозначился в отроке Иване, когда безудержная жажда знаний захватила его в Преображенском сиротском училище в Москве. Он много читал, а интерес к прошлому русского народа появился почти сразу. Много лет спустя, в своих записных книжках ученый, будто бессознательно поясняя свое радение на русской ниве, отметит:
«Что такое патриотизм? Патриотизм есть чувс- тво. Какое? Чувство семейного очага, чувство
родной страны, чувствование в себе родной страны как своего дома, своей семьи. Чувство племенного народного эгоизма, себялюбия и самолюбия, имен- но народного, племенного.
Чувство своей жизни, своей истории, своей гео- графии или местности, дома. Вы любите свой дом, свою деревню, свой город, уезд и т.д., распространяя эту любовь на всю родную страну. Если родная страна столько же вам дорога, как свой дом, своя семья, если вы чувствуете все её выгоды и невыгоды и сердечно об них заботитесь – вот вы и патриот.
Вера в народ, в его достоинства, в его дарование, в его силы политические, экономические, литера- турные, художественные, ученые и т.д., такая вера служит основою патриотического чувства»2.
В 1837 г. по выходе из училища Забелин был за- числен канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля. В эти годы в музее* уже полным ходом шла работа по систематизации и каталогизации его коллекции. Забелин был привлечен к разбору архивов, доку- менты которых касались жизни царского двора. Эти бумаги никак не фигурировали в Истории Н.М. Карамзина. Почти полвека спустя Забелин вспоминал, как его поразил данный факт. Одним словом, он оказался будто у берегов неизведанного моря-океана истории, и ему промыслительно был указан путь к большой науке.
Можно лишь представить ощущение вдохно- венного внутреннего восторга, которое переживал начинающий исследователь. Погружаясь с годами все глубже в бездны прошлого, он хорошо понимал, что Господь подарил ему тот самый талант, который
1 Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1949. Т. 5. С. 108.
2 Забелин И.Е. Дневники: Записные книжки. М., 2001. С. 179.
* Оружейная палата в начале XIX в. стала музеем; постепенно стали разбираться ее коллекции и архивы, с 1830 г. велась подготовка фундаментального издания «Древности Российского государства», для которого академик Ф.Г. Солнцев сри- совывал в Кремле царские регалии, различные предметы прикладного искусства.
«Долг, завещанный от Бога…»
предстояло приумножить. И приумножил! Нача- лась бурная и многотрудная работа по изучению русской истории, раскрытие доселе неизведанных ее сторон. Забелин изучал вязь и малопонятную терминологию писцов и подьячих, разбирал зачас- тую перепутанные бумаги и фрагменты документов. Видимо, им владел такой самозабвенный интерес, что архивным изысканиям он посвящал все свое служебное и свободное время. Бескорыстно трудил- ся он, доставая нужные исторические сведения для профессора Московского университета И.М. Сне- гирева, для академика Павла Михайловича Строева, археографа и разыскателя древнерусских рукопи- сей. Передавая в своем дневнике слова Снегирева однажды, сказанные Строеву, Забелин писал:
«Рекомендую вам, – сказал Снегирев, – молодого любителя древностей, прошу не оставлять его со- ветами, вспомоществованием. Потом рассказывал, где я воспитывался, как образован и прибавил: у нас мало таких людей, которые из собственного рвения, из любви к науке занимались»3.
Важное значение в научной судьбе Забелина име- ло знакомство с В.В. Пассеком. Именно он, став ре- дактором прибавлений «Московских ведомостей» подготовил к опубликованию и напечатал статью Ивана Егоровича «Несколько слов о богомольных царских походах» (25 апреля 1842 г.). Для самого молодого архивиста то был факт многозначитель- ный. Впервые голос его зазвучал широко, громко. Это и есть точка отсчета ученых трудов великого историка Руси – год 1842. Забелин прожил жизнь долгую и многоплодную. Многие прошли перед его земным взором: государи Николай Павлович, Александр Второй и Третий, Николай Александ- рович, Вел. Кн. Сергей Александрович – любимец Москвы, гр. Уваров, Гоголь, Погодин, Верещагин и Васнецов, Ф. Солнцев, Островский… Несть им числа великим русским людям.
Будучи фактически самоучкой, имея за плечами всего пять классов училища, И.Е. Забелин стал автором 250 книг, множества статей и публикаций исторических документов. Первые капитальные сочинения Забелина – это «Домашний быт русских царей в XVI–XVII вв.» (1862) и «Домашний быт русских цариц в XVI–XVII вв.» (1869; 2-е изд. –
1872). Им предшествовал ряд статей по отдельным вопросам того же рода, печатавшихся в «Москов- ских ведомостях» 1846 г. и в «Отечественных за- писках» 1851–1858 гг. Труды эти – целая симфония Руси. Оценивать их не беремся. Они выше всякого слова мирского. Читайте Забелина, внимайте слову историка-родолюба, внимайте слову Истины!
Звание доктора русской истории пожаловал ученому Императорский Киевский университет, а в почетные члены приняла Императорская Петер- бургская Академия наук. По смерти С.М. Соловьева (1879) Забелин возглавил Общество истории и древностей российских (в 1893 г. его на этом посту сменил В.О. Ключеский). А 12 марта 1884 г. в связи с юбилеем ОИДР Императорского Московского Университета Забелин был удостоен звания почет- ного доктора истории Московского университета, затем 28 января 1885 г. – Санкт-Петербургского университета. С 1885 г. он стал товарищем предсе- дателя Исторического музея. С 1887 г. и до конца
дней единственным местом его службы стал Импе- раторский Исторический музей 2*.
17 декабря 1880 г. И.Е. официально попросили возглавить группу историков, которые должны были написать большую книгу об истории Москвы. Это был проект Городской Думы. К подготовке за- казанной книги Забелин приступил в июле 1881 г. Он начал с составления программы. Она была объявлена в «Московских ведомостях». Здесь были обозначены два направления будущего исследова- ния: во-первых, история улиц и зданий, во-вторых, повествование о прошлой жизни москвичей, ибо
«город – это совокупность людского общежития».
«Определив, на чем будет сосредоточено внима- ние в задуманной книге, автор перечислил частные темы, заслуживающие специального рассмотрения. Чего только здесь нет! Тут не только история город- ского управления, отдельных слобод, монастырей, церковных приходов, но и сведения о кладбищах, приходских и монастырских. Праздниках, нищих, юродивых, больницах, аптеках, торговле, бирже, садах и огородах, о продаже певчих птиц, о пету- шиных и гусиных боях, о ремеслах и художествах, училищах и книжной торговле, о библиотеках и театре, о клубах и гуляниях, о масонах и старооб-
3 См.: Забелин И.Е. Дневники: Записные книжки. С. 25.
2* Это особая обширная тема, которая требует подробного исследования, хотя многое и сказано в книге А.А. Формозова о Забелине (см. сноску 4).
рядцах, о воровстве, пожарах и метеорологических явлениях»4. В 1884 г. явилась на свет массивная книга «Материалы для истории, археологии и ста- тистики города Москвы», объемом в 93 п.л. Второй том, объемом в 103 п. л. вышел в 1891 г.
Одно время Забелин думал выпустить альбом ста- ринных планов Москвы, он собрал 4,5 тыс. планов города. Сопоставление планов давало возможность создать подробное представление о том, как менял- ся тот или иной район, как расширялась Москва. Остался среди черновиков Забелина и набросок
«Истории московских пожаров». Непосредственно истории Москвы касалось не-
сколько статей ученого, среди которых наиболее важная, по мнению исследователей «Взгляд на развитие московского единодержавия». Она была помещена в трех номерах «Исторического вестни- ка» за 1881 г. Мысль историка проста: московские Князья думали об общем благе, старались «жить за один всем в единстве», и народ это понимал и поддерживал их. Народ-то и был носителем вели- кодержавной идеи!
В 1898 г. в многотомном издании «Живописная Россия» под ред. Семенова-Тян-Шанского в 6 томе
«Москва и Московская промышленная область» Забелину принадлежит девять очерков из двенад- цати. В 1902 г. одновременно были опубликованы большая статья о Москве в словаре Брокгауза и Ефрона и фундаментальный труд «История города Москвы». И.М. Тарабрин писал в 1929 г.: «Весьма вероятно, никем другим не сделано так много для уяснения истории Москвы, как незабвенным ее ис- ториком Иваном Егоровичем Забелиным, а между тем вряд ли кого-либо иного труды в этой области так мало были выявлены во всей совокупности в научной литературе»5. К сожалению, и сегодня по- ложение дел не на много лучше. Во всяком случае, к
примеру, на историческом факультете Московского университета даже не приступали к подготовке крупной Забелинской конференции. А ведь повод был – 13 января 2009 г. исполнилось 100-летие кончины ученого.
Но, видно, забыли сегодняшние историки, хо- тя, разумеется, не все3* что, «такие звезды светят народу раз в столетие»6, – как писал в свое время друг Забелина, филолог Щепкин. Замечательным явилось издание научным коллективом Историче- ского музея материалов из наследия И.Е. Забелина:
«История города Москвы: Неизданные труды» (М., 2003). В нем помещены любопытнейшие сочине- ния ученого: «Наста быти княжение московское» (о событиях жизни Москвы 1272–1389), «Посад»,
«Дом Московского публичного и Румянцевского музеев», «Опричный дворец царя Ивана Василь- евича». Выпуск снабжен весьма привлекательным научным аппаратом – ведь трудились наследники Забелина!
Говоря о московских трудах И.Е. Забелина, невоз- можно специально не сказать о Дневниках и Запис- ных книжках, вышедших в 2001 г. в издательстве имени Сабашниковых. Читать эту книгу – сплош- ное упоение: четкие, научно сформулированные мысли историка-патриота неповторимо блещут на ее страницах. Приведем для примера несколько пассажей.
«Государственные ошибки являлись потому, что в составе правящих и управляющих людей было много иноземцев, инородцев и иноверцев, для которых русское государство было простою служебною, кормовою статьею вольнонаемного труда. Русское чувство государственности, каким отличались люди XV–XVII вв., в высокой степени поднятое Петром Преобразователем4*, совсем не просыпалось в сердцах инородцев и иноверцев,
4 Формозов А.А. Очерк жизни и творчества // Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Т. 2. М., 2001. С. 722.
5 Тарабрин И.М. Работы И.Е. Забелина по истории Москвы // Забелин И.Е. История города Москвы: Неизданные труды. М., 2003. С. 20.
3* Замечателен, на наш взгляд, обширнейший очерк А.А. Формозова о И.Е. Забелине, пожалуй, правомернее его назвать книгой, помещенной во втором томе «Домашнего быта русских цариц» (см. примечание «*» — стр. …). В Историческом музее проходят ежегодные Забелинские чтения. Но, увы, наша школа практически лишена трудов этого выдающегося уче- ного. XIX Забелинские чтения прошли 8–11 декабря 2008 г., в рамках которых была проведена презентация книг ученого, возвращаемых из Исторической библиотеки в библиотеку ГИМ. Поминальная церемония на могиле И.Е. Забелина на Ваганьковском кладбище в Москве прошла 9 декабря минувшего года.
6 Щепкин В.Н. Памяти Ивана Егоровича Забелина. М., 1911. С. 19.
4* Нужно понимать, что это лишь заметки. Здесь нет и не может быть полного анализа эпохи. Не говоря о заморском окружении Петра, много раздумий вызывает «загадочная» фигура его воспитателя Никиты Зотова.
«Долг, завещанный от Бога…»
да и не могло в них существовать. Они исполняли долг службы, но не долг национального чувства. Их деяния сопровождались полнейшим равнодушием к интересам чужой для них страны. Этот чуждый русскому государству состав правящих людей да- вал, однако, тон и направление всей службе и для русских людей. Громадное влияние идей космопо- литических, т.е. в сущности, эгоистических, ибо для кого родина – весь свет, тот думает только о себе. Где все там ничего»7.
Как просто и ярко сказано. Так и хочется призвать
нашу молодежь: учите историю русскую по Ивану Егоровичу, запоминайте его мысли наизусть! Да, многое хотелось бы спросить у него, русского ро- долюба, но невольно чувствуешь, что нас разделяет время, а не мысль. А какой блестящий пассаж о Государе Иоанне Васильевиче! Процитируем:
«Разговоры в царстве мертвых. (Старая лите- ратурная форма….). Иван Грозный и Костомаров- историк и все историки, судящие Грозного, а он, защищаясь рассуждает, что все они заводчики крови. <…> Но ведь вы же мне помогали разливать кровь. Вы же друг друга поедали и меня наводили на грех кровопролития. Чего ужасаетесь? Вспомни ты, историк-подзуда, каков был Новгород Великий? Какую он кровь проливал от начала до конца своей жизни, погублял свою братию неистово, внезапно.
<….> Кто управлял событиями и заводил кровь между князьями? Все это мне пришло в голову в 1570 г., я и наказал город по-новгородски же… Ни- чего нового я не сочинил… Только в одно время, в шесть недель повторено то, что происходило шесть веков. А казнил за измену, за то, что хотели уйти из единства в рознь. Я ковал единение…
Ты историк-подзуда войди в мое положение. Ведь вы же мне сказывали, что в Новгороде копится из- мена. Что же мне оставалось? <…> Я казнил врагов и супостатов и вся та кровь взыщется на заводчиках той крови…
Историки: подзуда Костомаров, рассуда Со- ловьев, Благуда Карамзин.
Теперь мне видно отсюда и все то, что делали во Франции в 90-х гг. XVIII в. Лили разливали кровь получше чем я, а все во имя добра и блага всенародного.
Иван Грозный – воспитанник Библии. Оттого стал свирепым, жестоким губителем во имя Бога,
как он верил и был в том убежден. Жидовская вера та же – неумолимо жестокая в отношении с врагами и чужими (см. «Новое время» 6095). Манифест рав- винов. Опричность жидов проводилась Саваофом, отдельность, замкнутость их. И вот Библия являет опричнину Грозному, хотя для нее был свой повод, но оправдание – в Библии»8.
Труды свои завещал И.Е. Забелин народу рус-
скому. Последняя воля его гласила: «Наследни- ками своими я почитаю только свою родную дочь Марию Ивановну Забелину и Императорский Российский Исторический музей имени Александ- ра III, поэтому в случае кончины моей дочери все наследство без всякого исключения да перейдет в собственность сего Исторического музея… Ни- каким другим наследникам, могущим когда-либо появиться, я не оставляю ни порошинки». Весьма крупную сумму – 130 000 руб. – Забелин выделил научным учреждениям. Историческому музею было отказано 70 000 руб. на приобретение новых коллекций и 30 000 – на издание задуманных За- белиным книг. Он писал, что возвращает музею свое жалование за все годы службы; 30 000 руб. передавалось Академии наук на переводы и изда- ние античных и средневековых авторов, писавших о России… Историческому музею были завещаны библиотека (около 20 000 томов), коллекции ру- кописей, икон, карт (с 1549 до 1908 г.), эстампов, иконных прорисей (XVII — начала XIX в.).
Иван Егорович Забелин скончался 31 декабря
1908 г. (ст. ст.). Был похоронен на Ваганьковском кладбище, памятник оплатила казна. Дочери За- белина, Марии Ивановне, была назначена пенсия три тысячи рублей, которая была сохранена и при советской власти. В 1909 г. Мария Ивановна пере- дала музею библиотеку и архив отца, в 1915 г. – ма- териалы, относящиеся ко второй части «Истории города Москвы», присовокупив просьбу отца об издании. В 1938 г. большая часть библиотеки Забе- лина была передана в Историческую библиотеку. Москва ценила своего патриота и певца истории русской. В 1910 г. была учреждена премия Забе- лина за лучшее исследование по истории Москвы, открыта городская библиотека имени Забелина. Его имя было присвоено Кремлевскому проезду, отде- лявшему Исторический музей от Кремля. В 1931 г. проезду вернули прежнее название. В 1961 г. Боль-
7 Забелин И.Е. Дневники. Записные книжки. С. 168.
8 Забелин И.Е. Дневники. Записные книжки. С. 173–174.
шой Ивановский переулок, неподалеку от которого находится Государственная историческая библи- отека, хранящая в фондах личное собрание книг Ивана Егоровича, стал улицей Забелина.
Ивана Егоровича часто называют бытописателем русской старины – это, безусловно, так. Но должно подчеркнуть, что весьма важно было для историка представить город как «совокупность людского общежития». В своей истории Москвы, в Предисло- вии он выделяет важнейшую, в связи со сказанным, методологическую задачу. «Это город-люди с их знаниями, нравами, обычаями, мыслями, чувства- ми, с устройством и уставом их городского быта и управления во всех его видах и потребностях. <…> Впереди других здесь должна стоять история город- ского правительства и управления или история го- родской власти, земской, посадской и государевой.
<…> Историю города сооружали люди, поэтому о
них больше, чем о столбах и разных постройках, должен говорить историк»9.
А здесь-то как раз уместно вспомнить об А.С. Пушкине, о его методологических принципах художника-историка. Они коротко сформулиро- ваны в его отзыве о драме М.П. Погодина «Марфа Посадница».
И вот что писал наш гениальный, а не официаль- ный, поэт-историк: «Драматический поэт, беспри- страстный, как судьба, должен был изобразить столь же искренно… отпор погибающей вольности, как глубоко обдуманный удар, утвердивший Рос- сию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине»10.
Исполнил ли эти высокие требования, гранича-
щие с гениальностью, Иван Егорович Забелин? Те, кто знаком с его трудами, безусловно, ответят: да! Предлагаем еще раз убедиться в этом – предлагаем отрывок из книги «Как жили в старину русские цари государи».
«В самый праздник Рождества Христова государь слушал заутреню в Столовой или в Золотой Палате. Во 2-м часу дня (в 10-м часу утра), в то время как начинали благовест к литургии, он делал выход в Столовую, где и ожидал пришествия патриарха с духовенством. Для этого Столовая наряжалась большим нарядом, коврами и сукнами. В переднем углу ставилось место государево, а подле него кресло для патриарха. Вошед в Столовую, государь садился до времени в свое место и приказывал сесть по лавкам боярам и думным людям; ближние люди младших разрядов обыкновенно стояли. Патриарх при пении праздничных стихер, в предшествии со- борных ключарей, несших крест на мисе и св. воду и в сопровождении митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов, приходил к государю в ту же палату славить Христа и здрав- ствовать государю с праздником. Государь встречал это шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорил поздравление. Потом и государь и патриарх са- дились на свои места. Посидев немного и затем благословив государя, патриарх со властьми шел таким же порядком славить Христа к царице, в ея Золотую Палату, и потом ко всем членам царскаго семейства, если они не собирались все для принятия патриарха у царицы. Славление у государя проис- ходило обыкновенно в Золотой Палате, а иногда и в Грановитой.
<…> Отпустя Патриарха, государь в Золотой или
в Столовой облекался в царский наряд, в котором и шествовал в собор к обедне. Все дворовые и слу- жилые чины, сопровождавшие этот выход, были также богато одеты в золоченые кафтаны. После литургии государь шествовал во Дворец, где потом в Столовой или в Золотой приготовлялся празд- ничный стол «на патриарха, властей и бояр». Этим оканчивалось рождественское празднество.
В день Рождества Христова и в другие большие праздники, цари не садились за стол без того, чтоб не накормить прежде так называемых тюремных сидельцев и пленных»11.
Таковым было благочестие Царства Москов-
ского – средостение Святой Руси…
© Масленникова Н.В.
9 Забелин И.Е. История города Москвы. М. 2007. С. 5–12.
10 Пушкин А.С. ПСС: В 10 т. М., 1962–1966. Т. 7. С. 218.
11 Забелин И.Е. Как жили в старину русские цари-государи. М., 1991. С. 17–18.
ПЕРВОЕ ВОДВОРЕНИЕ В МОСКВЕ
Приложение
ГРЕКО-ЛАТИНСКОЙ И ОБЩЕЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ НАУКИ*
… Восьмидесятые годы XVII в. были достослав- ными годами зарождения и водворения в Москве самостоятельной русской учености, за которой, хо- тя очень постепенно, но не преминула последовать и общая образованность.
Нам хорошо известно, что старая, древняя наша книжная наука, собственно грамотность, даже в высшем, как бы ученом ее значении, в значении обширной начитанности, по случаю необходимого для печати исправления собственных своих же книг, оказалась со всех сторон и в полной мере несостоятельной для такого дела. Это именно дело и не замедлило обнаружить всю глубину и необо- зримую широту тогдашнего русского невежества и его кровных чад: суеверия, легковерия, суемудрия и самомнения, от которых мы не совсем успели освободиться и до сих пор.
Крайняя потребность в науке, выразившаяся на первое время потребностью собственно типо- графского, для приготовления знающих справ- щиков, ученых корректоров, стала очевидною для всех. Начались попытки завести школу для этой цели. При Патриархе Филарете была учреждена греко-латинская школа в Чудове монастыре под руководством грека Арсения, но учитель через несколько лет на одинокой и потому утлой своей ладье потонул в глубине всеобщего невежества и при Патриархе Иосифе был сослан в Соловец- кий монастырь. Говорили про него, что он волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада иезуитских ересей. С такими характеристиками встречались тогда все знающие и ученые люди. При Патриархе Никоне он был возвращен и определен по-прежнему смотрителем и справщиком книг в Типографии и занимался у Патриарха переводами с греческого. В это время окольничий Ф.М. Ртищев устроил в Андреевском монастыре греческую шко- лу и ученое братство переводчиков с греческого, призвавши ученых иноков из Киева, из которых более других известен как переводчик и справщик типографии Епифаний Славенецкий. Никоново
время особенно славится собиранием древних русских и греческих рукописных книг с теми же исключительными целями точного исправления для печати всего обихода церковных книг.
Чем сильнее и явственнее обозначались и рас- пространялись стремления к научному знанию, тем ожесточеннее восставало против этих стремлений круговое слепое невежество старых церковников и начетчиков. Однако среди тогдашних людей все, что могло в то время называться интеллигенцией, умной силой общества, от тех самых криков темной фанати- ческой толпы все более убеждалось, приходило все более к сознанию, что так оставаться невозможно, что необходимо устроить книжное знание на прямых и твердых в точном смысле ученых основаниях.
В самый разгар борьбы этого сознания с мнениями защитников старого невежества прибыл в Москву митрополит Газский Паисий Лигарид (1660 г.). Узнав, в чем дело и желая объяснить причины смя- тения и шатания московских умов, он решил, что все зло произошло от двух причин: от того, что нет народных училищ и нет библиотек. «Если бы меня спросили, – говорил он, – какие столпы Церкви и государства? Я бы отвечал: во-первых, училища, во-вторых, училища и, в-третьих, училища, причем необходимо преподавать в этих училищах грече- ский, латинский и славянский языки».
Внимательнее других прислушался к этим словам сам Царь Алексей Михайлович. Он решил завести науку у себя во дворце и вызвал для этой цели известного иеромонаха Симеона Полоцкого, ко- торого назначил учителем своих детей, Царевичей Алексея, а потом и Феодора. Это было в 1664 г. А на другой год, летом 1665 г., по указу Царя в Спасском монастыре, за Иконным рядом, были построены деревянные хоромы, в которых повелено учитца по латиням, грамматике, грамматичному учению, подьячим Приказа Тайных дел Семену Медведеву и дворцовым Семену да Илье Казанцам.
Вскоре (1666 г.) приехавшие в Москву Александ- рийский и Антиохийский Патриархи точно так же
* «Первое водворение в Москве греко-латинской и общей европейской науки: Речь, читанная в заседании Императорс- кого Общества Истории и Древностей Российских 19 апреля 1886 г. в память двухсотлетней годовщины рождения первого русского историка В.Н. Татищева Председателем Общества И.Е. Забелиным». Печатается по речи И.Е. Забелина, опубли- кованной в Москве в 1887 г.
убеждали Царя завести греческие (но не латинские) и славянские училища, указывая особенно на важ- ность изучения греческого языка.
В то время как представитель латинской школы Симеон Полоцкий мало-помалу совсем водво- рялся в царском дворце, заняв даже положение придворного стихотворца, на Патриаршем дворе вовсе не было заметно, что там желают учредить правильную греческую школу. По-видимому, там довольствовались упомянутым ученым братством справщиков и переводчиков.
Между тем в обществе не угасала мысль о заве- дении школ, и прихожане одной церкви (Иоанна Богослова, вероятно, в Китай-городе, называемой по урочищу — под Вязом) подали даже особую челобитную, прося в приходе учредить училище славяно-греческой грамматики и чтобы священ- ник был ученый человек и пение в церкви чтоб было партесное.
В 1668 г. на эту просьбу была выдана разреши- тельная патриаршая грамота, но о дальнейшей судьбе этого дела не имеем сведений. Прошло десять лет, о которых также ничего не знаем, что происходило на Патриаршем дворе с мыслями о заведении школы.
В 1679 г. случайно или не случайно прибыл в Москву некий русский иеромонах именем Тимо- фей, долгое время проживавший в Палестине, на Афоне, узнавший там основательно греческий язык и бедственное положение всей Греческой Церкви, теснимой и магометанством, и латинством. Его повесть об этом внимательно выслушал молодой Царь Феодор Алексеевич и тут же решил учредить в Москве греческое училище на пользу и греков, и русских, которое и было помещено в 1680 г. в верхних палатах Типографии в составе набранных из разных сословий 30 учеников.
По-видимому, это было только начало, приступ
к исполнению более широкого замысла, которому, несомненно, много способствовали и упомянутый Тимофей, и придворный ученый и стихотворец иеромонах Симеон Полоцкий со своим учеником Сильвестром Медведевым.
Возникла мысль об учреждении в Москве академии т.е. о школе свободных мудростей. По царскому повелению составлен был план и написана в проекте так называемая привилегия, или учредительная грамота, о заведении такой школы-академии, которая и была обозначена в 1682 г. Составители грамоты, как оказывается
из ее содержания, руководствовались уставами западных университетов и академий и начертали план с обширным курсом учения и с большими преимуществами для ученого сословия.
Между тем о намерении учредить в Москве акаде- мию проведали польские ученые и явились с пред- ложениями устраивать это новое дело, конечно, под руководством иезуитов, алкавших забрать все дело в свои руки. Их отвергли, но иезуитские намерения продолжали свою работу, и, как увидим, не без успе- ха. В Москве издревле опасались латинского Запада как огня, и Царь с Патриархом решили в 1681 г. вызвать ученых из греков по благословению Вос- точных Патриархов, о чем в тот год послали к ним особую грамоту. По согласию четырех Патриархов были избраны два брата, Софроний и Иоанникий Лихуды, которые после долгого странствования через Польские земли, преследуемые и теснимые иезуитами, тайным от них уходом прибыли наконец в Москву 6 марта 1685 г. Заметим, что латинствую- щие в лице известного Сильвестра Медведева еще в январе этого же года подносили Царевне Софии на утверждение упомянутую академическую привиле- гию-устав, но, кажется, без успеха, так как Патриарх Иоаким вообще не благоволил к латинству.
Прибывших Лихудов поселили сначала в Нико-
лаевском греческом, потом в Чудове, но в обоих монастырях помещение найдено ими неудобным, быть может, потому, что не было там достаточного простора для школы, которую Лихуды, не желая, по-видимому, терять дорогое время, открыли вскоре по приезде. Для этой цели тогда же были построены для них особые деревянные кельи в Богоявленском монастыре. Рассказывают, что сна- чала им отданы в науку из типографских учеников лучших пять человек.
Такая школа могла устроиться и в кельях, но, видно, охотников учиться у новых учителей яви- лось больше, и не из числа только типографских учеников, но даже из боярских детей, поэтому в том же году 3 сентября сам Патриарх Иоаким приходил в Богоявленский монастырь осмотреть место, где лучше выстроить особые хоромы для школы; по его благословению эти хоромы были срублены в ту же осень и 12 декабря к новоселью в них принесен из патриаршей казны образ Вла- димирской Богородицы.
В одно время с постройкой хором мало-помалу
накапливался в учительских кельях и ученический состав новой школы. 26 декабря в этом составе
«Долг, завещанный от Бога…»
вся школа приходила на Патриарший двор и в Крестовой палате славила Христа и приветство- вала Патриарха поздравительными речами и от учителей, и от учеников, причем в записке об этом случае учители, грекоиеромонахи Иоанникий и Софроний, обозначены учителями греческих высо- ких наук и что они учат в школе греко-латинскому книжному писанию, – так отмечалось преподавание начального класса, обнимавшее предварительные предметы учения. Патриарх выдал праздничную славленую награду: учителям — по пять руб., двум ученикам — по два руб., девятерым — по рублю, семнадцати человекам — по полтине. Всех учеников числилось уже 28.
В тот же день приходила к Патриарху славить
Христа и типографская школа с учителями иеро- монахом Тимофеем и греком Мануилом Григорь- евым, причем учители получили: Тимофей – пять руб., Мануил – два руб.; ученики: один – один руб., девять – по полтине, 46 – по 25 коп. Всех типо- графских учеников явилось 56, ровно вдвое против Богоявленской школы.
Торжественное открытие Богоявленской де- ревянной школы как основы будущей Академии произошло 29 января 1686 г. В этот день Патриарх со архиереи прибыл в новопостроенную школу и слушал учения учеников, в числе которых на- ходились его домовый иеромонах Иларион, два иеродиакона, шесть человек лучших и 23 человека остальных, всего – 82 человека. Потом со архиереи же Патриарх ходил в типографскую школу, где учились один иеродиакон, греческому писанию 9 лучших, 11 средних, 27 меньших, 19 еще меньших, всего – 66 человек; словенскому писанию учились 166 человек, а всего 282 человека. Таков, вероятно, был полный состав этих обоих школ в 1686 г.
Один из первых учеников Богоявленской дере-
вянной школы — Федор Поликарпов рассказывает, что каменные палаты для Академии были основаны Патриархом Иоакимом в 1685 г., т.е. в год приезда в Москву Лихудов, на оставленную на это строение по завещанию тем же Лихудам от доместика, учителя греческого пения, грека иеродиакона Мелетия, сум- му 2000 р. и что палаты были выстроены совершенно в 1686 г., когда в них и переселилась Богоявленская школа – учители с учениками. Однако достоверно известно, что это случилось годом позже, в 1687 г., даже в конце года, т.к. в сентябре 9-го числа эти палаты еще достраивались, для чего тогда выдано Богоявленскому архимандриту Никифору 100 руб.,
и только 12 октября Патриарх ходил в новопостро- енные палаты, вероятно уже совсем готовые, для осмотра. Может быть, палаты действительно были заложены в 1685 г., а еще вероятнее, что в том году материал для постройки был только заготовлен. Са- ма же постройка произведена в течение следующих двух лет, и в ожидании ее окончания в 1685 г. была построена деревянная академическая школа.
В январе 1687 г., тоже 29-го числа, быть может в воспоминание первого открытия, Богоявленская деревянная школа снова видела в своих стенах Святейшего Патриарха, пришедшего на этот раз с белыми властями. Теперь в школе преподавали уже грамматику, и Патриарх слушал греческого грам- матическаго учения и после слушания пожаловал учителям Софронию и Иоанникию не по 5 руб., а по 5 золотых, да ученикам, детям боярина князь Юрья Михайловича Одоевскаго, князь Михайлу, да князь Юрью, да князь Петру; да кравчего князь Бориса Алексеевича Голицына сыну князь Алек- сею да дьяка Василья Посникова сыну Петру – по золотому каждому.
Золотая награда показывала золотые успехи
школьного учения. И действительно, Петр Посни- ков впоследствии опередил учением даже Федора Поликарпова.
В каменные Спасские палаты Академия была переведена, по всему вероятию, к зиме 1687 г., когда на Рождество, 28 декабря, Академия уже из этих Спасских палат приходила к Патриарху в Крестовую славить в следующем составе учеников: два иеромонаха, два иеродиакона, книгописец, бельцов 1-й статьи — пять, в том числе два грека, 2-й статьи — девять чел., 3-й статьи — 35 чел., 4-й статьи — 27, итого – 76; словенского книжного учения 1-й статьи – семь чел., 2-й статьи – 16 чел., итого – 27; а всего – 104. Каменные школьные па- латы, как упомянуто, были построены в три этажа, вероятно, с прямой целью распределить и само учение на три особых отдела.
В 1688 г. на Святой? в пятницу 20 апреля, школа
также приходила к Патриарху в Крестовую под ру- ководством одного учителя Софрония и для празд- ника Воскресения ученики по-прежнему говорили Патриарху поздравительные речи. Состав школы в это время был распределен следующим образом: иеромонах один, книгописец, два иеродиакона, уче- ники верхних школ 1-й статьи – два, 2-й ст. – семь, 3-й ст. – 11 человек, средних школ грамматични- ков — 19 чел., нижней школы греческого книжного
писания малых учеников — 20 чел.; словенского книжного писания староста да 100 учеников; все- го – 164. Таким образом, верхние школьные палаты были определены для преподавания высших наук, а нижние – первонаук.
В 1689 г. в школе преподавалось уже ритори- ческое учение. 27 декабря школьники по обычаю опять приходили в патриаршую Крестовую и пред Святейшим Патриархом и освященным собором Христа славили пением греческого согласия и говорили по-гречески и по-словенски о Христове воплощении от Божественных писаний многие речи и орацыи Святейшему Патриарху с поздравлением. Состав учеников был следующий: монах, иеромо- нах, иеродиакон$ учеников бельцов — два чел., ора- цейщиков – семь чел., грамматичников – 26 чел., да которые начали учить греческий язык – 16 чел.; словенского учения староста и 127 учеников.
В марте 1690 г. в верхних школах Софроний на- чал уже читать логику и диалектику. Грамматику и пиитику Лихуды преподавали на одном греческом языке, а риторику, логику и потом физику (есте- ственную философию) на греческом и латинском. Федор Поликарпов свидетельствует, что успехи учения были блистательны, так что в три года они, верхние ученики, могли говорить на обоих языках и перевели несколько книг на славянский язык.
Хотя преподавались оба классических языка, однако средоточием и главной силой был язык греческий, а с ним и все образование носило гос- подствующий характер греческий, отчего и сами школы обыкновенно именовались греческими, ел- лино-славянскими. В Москве, таким образом, была открыта самостоятельная Академическая школа исключительно греческого, строго православного направления, совсем отличная от Киевской ака- демии, в которой господствовал в такой же мере язык латинский, необходимо способствовавший внесению в православные установления различных униатских мнений.
Должно заметить, что Московская школа была основана в то самое время, когда уже разгоралась борьба между латинствующим направлением и греческим, или православным, конечно, не за клас- сицизм или преимущества того или другого языка, а прямо за успевшие проникнуть в православную Москву униатские мнения, даже при помощи основанной Царем Алексеем латинской школы Симеона Полоцкого.
Прежде мы заметили, что латинствующие свили было себе теплое гнездо в самом Дворце и, по-
видимому, стремились занять главное место и в новоучрежденной Академии, но именно Лихуды со своим грецизмом стали поперек дороги этим стремлениям и к тому же открыли горячую обли- чительную полемику с представителями латинства. Классические языки, таким образом, становились знамением, один – Латинства, католичества, дру- гой – Православия. В этом обстоятельстве заклю- чается и объяснение, почему Восточные Патриархи еще при самом начале учреждения Московских школ настоятельно требовали, чтобы в этих школах учили только по-гречески, отнюдь не по-латыни. Патриархи очень справедливо опасались, что с латинским языком неизбежно будут усваиваться и папежские католические, хотя бы и под видом уни- атских, мнения, понятия, идеи, т.к. вся академиче- ская ученость в то время в своих целях, в сущности, ограничивалась только вероучением, а латинский язык был священным языком и католического веро- учения, и собственно церковной службы. Лихуды, не отстраняя латинского языка, как языка науки, водворяли в Москве греческую школу на основа- ниях истинной учености без особого уклонения в сторону лишь одних вероисповедных целей, как это могло бы случиться с одним греческим языком. Но самостоятельному московскому делу Лихудов не суждено было прочно установиться для дальней- шего развития.
Свой курс Лихуды прекратили в 1694 г. вслед-
ствие их удаления от школы по наветам Иеруса- лимского Патриарха Досифея, действовавшего так, может быть, и по интригам латинства, конечно очень скрытым и замаскированным. В этот год Лихуды только что начали читать физику по Арис- тотелю. На их место преподавателями поступили их ученики Николай Семенов Головин и Федор Поликарпов, которые преподавали до 1699 г. грам- матику, пиитику и риторику на греческом языке. Латинский язык по требованию Иерусалимского Патриарха был изгнан из Академии. Патриарх и Лихудов, между прочим, обвинял именно за вве- дение в Академии латинского языка.
Так водворялась уже фанатическая нетерпимость, вскоре, однако ,совсем упраздненная, т.к. в это самое время взяла свою силу Петровская рефор- ма, упразднившая все опасности вероисповедной борьбы введением общего образования и общей светской учености, причем и самостоятельная Московская греческая академия передана была с 1700 г. в руки киевских ученых, не замедливших водворить в Москве по преимуществу латинскую
«Долг, завещанный от Бога…»
Киевскую школу, в которой греческий язык точно также совсем был исключен из преподавания, да почти и все ученики были также привезены из Малороссии. В 1704 г. из 34 учеников философии было только трое великороссов, а прочие имели фамилии белорусские и польские.
Такова была судьба самостоятельного москов- ского дела в учреждении самостоятельной ученос- ти, независимой от подозрительного и опасного латинства. С переменой языка, однако, нисколько не переменялось существо этой учености, схо- ластической в своем характере и исключительно церковной в своем содержании. Следует только заметить, что Академия Лихудов с обоими языка- ми и с преобладанием греческого была поставлена правильнее и в дальнейшем развитии принесла бы не менее той пользы, какую принесла переселенная в Москву киевская, исключительно латинская уче- ность, получившая к тому же привилегированное положение и замкнувшая эту ученость в монаше- ский круг, не допуская к преподаванию бельцов. По этому поводу обыкновенно слышим тенден- циозные упреки Москве, что если бы не киевская ученость, привлеченная в Москву к общему делу и занявшая с того времени, с 1700 г., почти все ие- рархические места в государстве, то Москва совсем потерялась бы от своего повального невежества, т.к. по своему нерадивому невежеству не могла и не умела доставлять иерархии требуемых ученых и образованных подвижников для церковного за- ведования и управления.
При таком взгляде на дело, мы, однако, совсем
забываем, что именно с 1700 г. и вообще со времени Петровских преобразований Москва вся отдалась светской науке и поставила целые полки подвижни- ков по всем отраслям государственного устройства и управления. Об этом мы сейчас будем говорить. Но прежде скажем заключительное слово о водво- ренной церковной учености.
Как видели, учреждением лихудовской Академии впервые устроилась в Москве русская ученость, русская школа высоких греческих, а потом и латин- ских наук и учение свободных мудростей. Один из столпов Церкви и государства был воздвигнут в раз- мере, какой был определен его основными целями и в той твердости и крепости, которые вполне уже зависели от избранных учителей, в первое время на самом деле показавших, что они были в истинном смысле люди науки, блестящим образом оправ- давшие свое избрание. Так впервые на Руси, как
свидетельствовали современники, была водворена наука – полный курс учености и образования.
Можем ли мы сказать, что водворенная таким образом наука была наука в собственном смысле, в том обширном смысле, какой существует в наших теперешних понятиях. Способна ли была эта наука покоить на своих основах не одну Церковь, но и государство? Мы видели, что учреждение Спасской академии было увенчанием множества предшество- вавших попыток к правильному устройству важ- нейшего церковного дела, исправления для печати церковных книг. Приготовить ученых справщиков для Книгопечатного двора, ученых переводчиков с греческого, способных в точности исправить вкрав- шиеся в течение веков в церковные тексты описки и ошибки, и, наконец, в вершине всего – ученых защитников Православия, способных бороться с распространявшимся влиянием католичества и протестантства, – вот в чем заключалась основная цель тогдашней нашей науки и всей учености.
Учрежденная Академическая школа по заимство-
ванным с Запада образцам водворяла ту же самую специальную ученость в надлежащей системе и полноте. Академия представляла широкий путь образования собственно только для духовенства
,и особенно для высших духовных лиц. Так этот академический тип учения был поставлен и на ла- тинском Западе. Он воспитывал и распространял образованность в собственном смысле церковную.
«От Церкви благословенныя и благочестивыя науки да будут – так писано в академической при- вилегии Царя Феодора Алексеевича. – А от Церкви возбраняемых наук, наипаче же магии естественной и иных, таким не учити и учителей таковых не име- ти, аще же таковые учители где обрящутся, и оны со учениками, яко чародеи, без всякаго милосердия да сожгутся».
Вот идея, ставшая между основаниями водво- ренной науки.
Основной задачей водворяемой науки было познание веры, правильное, т.е. православное, понимание и толкование Священного Писания и отцов Церкви. Из этой задачи вытекала другая – распространение веры, просвещение вероучением христианской паствы, а вместе с тем сохранение Православия и защита его от суемудрия ересей, от темного суеверия невежественной толпы. Все свободные мудрости были направлены исключи- тельно только к этим задачам и в строгой посте- пенности мало-помалу воспитывали, приготовляли
ученых представителей вероучения (современным языком – теоцентричной картины мира. – В.Ш.), проповедников, риторов, диалектиков, умеющих читать, переводить, объяснять и доказывать истину святого учения и святых книг.
Руководящая мысль этой учености выразилась, между прочим, в учении о риторике Софрония Лихуды, который, определив, что риторика есть наука или искусство, научающее говорить хорошо, правильно и красиво, в одном из своих наставлений замечает: «Если бы захотел я говорить об изяществе и силе Божественного Писания, то никогда не кон- чил бы своей беседы. Для меня удивительно, почему некоторые, оставив эту высокую и полезнейшую мудрость, обращаются к тленным произведениям человеческой мудрости». И далее, начиная после логики чтение естественной философии, Иоанни- кий Лихуд говорит между прочим: «После того, как мы с трудом и ощупью прошли глубокие пещеры логики, теперь при помощи Св. Духа переходим к естественной философии и постараемся преподать ее согласно с учением Аристотеля. Впрочем, будем остерегаться от всякого мудрования, несогласного с нашей религией и Православием и взимающегося (восстающего, поднимающегося) на разум Божий, как говорит апостол».
Ясное дело, что для этой науки не предстояло
возможности отворить двери к свободному и все- стороннему изучению и обсуждению всех осталь- ных предметов и отделов человеческого знания. Она была поставлена, так сказать, в священной ог- раде вероучения и высилась пред остальным миром непогрешимой святыней Божественного Писания, авторитетом истины, которую требовалось только посредством определенных благочестивых наук правильно уразумевать, изучать, объяснять, толко- вать, дабы с успехом ее защищать от лжи мирского суемудрия и самомнения.
Таким образом, свободные мудрости – грамма-
тика, риторика, пиитика, логика, диалектика, фи- лософия, теология, нисколько не распространяли пределов знания в сторону так называемых внешних мудростей, как обозначались мирские, светские науки, потребные для житейского, мирского, т.е. государственного, обихода, для которого и сами свободные мудрости должны были принять мирское же – светское — направление – уже не церковное, но простое литературное.
Водворенная, установленная академическая на- ука не только не распространяла пределов знания,
но своими слишком неопределенными, неясными указаниями на светские науки, вроде естественной магии и иных таких же, вообще на тленные произве- дения человеческой внешней мудрости, уже прямо способствовала тесной замкнутости своего знания в одном кругу церковности.
При господстве и всеобъемлющем влиянии такой научной идеи очень трудно было проложить пути к той необходимой свободе в устройстве светского образования и светской учености, какая требова- лась уже неотложно не то что для укрепления, но для спасения государства. Очень трудно и совсем невозможно было выйти на этот путь прямой дорогой, прямым учреждением такой же, но по мирскому плану Академии согласно потребнос- тям и интересам гражданственности, всеобщим интересам государства. О таком решении в умах того времени не могло возникнуть и помышления по той особенно причине, что не были еще ясно поняты и осознаны сами эти государственные потребности и интересы.
Самое примечательное и великое по последстви-
ям соБытие в нашей истории есть то обстоятельство, что государственная необходимость, крайняя нужда в науке была почувствована, понята и, осознана во всей полноте не в государственном каком-либо коллегиуме, вроде боярской Думы, не в заседаниях каких-либо дьячих особых комиссий, но в среде простых детских потех, забав и игр маленького, а потом и взрослого Петра-преобразователя. Это как-то странно выходит, но в действительности все это так случилось и так устроилось.
В то самое время и в те самые годы, когда на Пат- риаршем дворе, в Кремле, усердно размышляли о том, как лучше устроить в Москве надобную науку в укрепление и прославление Церкви; когда на Никольской улице одна за другой, в Типографии, в Богоявленском и Спасском монастырях, учреж- дались школы, сооружались для них здания, – в эти самые годы в том же Кремле, а после, главным образом, в Преображенском дворце на Яузе, воз- ле Немецкой слободы, незаметно и мало-помалу нарождались помыслы, возникали и усложнялись потребности и крайние нужды в устройстве другой науки на укрепление и прославление государства во всех его политических и хозяйственных, или эко- номических, стремлениях и интересах.
Очень любопытна и примечательна даже некото-
рая параллель, соответствие в постепенном разви- тии, с одной стороны, серьезного и благочестивого
«Долг, завещанный от Бога…»
дела, каково было заведение учебных и ученых греческих и латинских школ и, наконец, Академии, с другой – потешного дела детских игр, приведших к такому же серьезному делу, каково было новое устройство всего государственного организма, за- кончившееся точно также учреждением Академии Наук в 1724 г.
В 1680 г. на Книгопечатном дворе славным Ти- мофеем учреждена греческая школа, послужившая первой и главной основой для будущей Академии. С того же года, после обычных игрушек, все более и полнее стали развиваться детские, исключительно только воинские игры маленького еще, восьмилет- него, Петра, действовавшего в качестве полковника со своими сверстниками-робятками, составлявши- ми в зародыше кадетский корпус, военную школу. В 1682 г. эта зародыш-школа сооружает себе в Кремлевском дворце для дальнейших упражнений особую потешную площадку, на которой ставится деревянный потешный шатер, и потешная изба представляет обставленный тогда же пушками, ро- гатками и прочими военными принадлежностями воинский стан.
В том же году на дворцовых верхних прудах, уст- роенных на здании Запасного двора, спускаются по- тешные суда — карбус, ошняк и лодки. В это первое время происходило изучение, так сказать, воинской азбуки – учение первому началу военных игр.
В 1683 г., когда уже другой год наш посол в Кон- стантинополе хлопотал у Восточных Патриархов о вызове в Москву для устройства Академии уче- ных людей, учебные потехи Петра достигли уже военного похода на Воробьевы горы, где впервые произведена из пушек огнестрельная стрельба.
В 1684 г. Петр поселяется уже в Преображенском и строит на Яузе маленькую крепость, осаждает ее с огнестрельной стрельбой и берет приступом.
В 1685 г. весной, когда прибыли в Москву Лиху- ды, Петр предпринимает поход в село Коломенское, где неутомимо стреляет, и стреляет в цель.
1686 год, как мы говорили, был ознаменован тор- жественным открытием в Богоявленском монасты- ре, в деревянных хоромах, учрежденной Лихудами первой Академической школы. И на Яузе этот год ознаменован новой постройкой уже настоящего Стольного города Прешпура, который с того вре- мени становится резиденцией и средоточием всех преобразовательных Петровских потех и военных учений. Тогда впервые здесь были спущены на воду
потешные, но не детские, но заправские суда — шняк и струг с лодками.
1687 год на Никольской улице ознаменован переселением Академии из деревянных первона- чальных хором Богоявленских в Заиконоспасские каменные палаты, а на Яузе последовал первый набор солдат – потешных конюхов, т.е., в сущности, первых артиллеристов, отчего на стороне против- ников преобразовательным целям Петра, как они говорили, учало быть опасение, следовательно, потеха становилась уже делом очень нешуточным. Эти потешные конюхи с лошадьми и пушками бы- ли тогда же поселены на том берегу Яузы, частью возле Преображенского, частью у села Семенов- ского, где, таким образом, устроилось основание для будущих гвардейских полков Преображенс- кого и Семеновского.
В то время, когда в Академии преподавание по- степенно восходило уже до риторики и пиитики, и в Преображенском с 1688 г. предпринято было уже очень ученое дело – постройка кораблей, производившееся и в следующие два года, а потом в 1691 г. перенесенное на Переяславское озеро с устройством там целой флотилии.
Курс науки в Академии, начавшийся в 1686 г., был доведен в 1694 г. до философии, когда Лихуды были удалены. Точно так же и курс Петровской потешной науки, начавшейся серьезным образом с постройкой стольного города в 1686 г., доведен был до военной философии, до настоящих военных маневров, произведенных в 1694 г. под селением Кожуховом.
В этом обозрении параллелей учения мы упо- минали только дела Петровских потех, их практи- ческое выполнение. Но каждое такое дело, самое малое, как и большое, всегда сопровождалось тео- ретической подготовкой. Для исполнения каждого дела требовалось знать, как оно может и должно сделаться, и вот сама собой является необходи- мость поучиться то арифметике, то геометрии, то артиллерии, то фортификации и по преимуществу всякой математике, которая в Петровской науке и заняла первое господствующее место.
Как и следовало государственным целям и по- требностям, Петрово учение началось с военного дела, с учения хитрости ратнаго строя пехотных людей, что соответствовало книжному словесному учению грамоте в Академии. После того следовала грамматика, т.е. стрельба в цель ружьями и пуш-
ками; затем – пиитика и риторика – сооружение и осада крепостей, для чего кроме артиллерийского учения вскоре понадобился и флот; тут же в ма- неврах на самом деле изучалась боевая логика и диалектика.
В Академии — слова и фразы, здесь – цифры и выкладки наполняли и просветляли память и умы учеников; там — по всем правилам науки усерд- но составляли приветственные речи – орацыи и стихотворения – и искушались в написании убедительных поучений, отличались на ученых диспутах, доказывая, разъясняя примерную истину по всем правилам логики и диалектики; здесь – по всем правилам математической наука сооружали земляные городки, окопы и с веселыми криками штурмовали их. Повторим здесь сказанное нами по тому же поводу в другом случае: никто не ве- дал, да по новости и небывалости дела и не мог взять себе в толк, что все эти потехи и потешные городки и конюхи не что иное, как самая простая, но очень разумно поставленная школа военной науки, разумно поставленная в том отношении, что она до всего, до последних мелочей, добиралась собственным опытом и умом, самоучкою, добыва- ла военное знание не столько учением по книгам, сколько исполнением всякого дела собственными руками, на самом месте, в виду всех выгодных и невыгодных окружающих обстоятельств. Это была школа исключительно практическая, возникшая сама собой, нарожденная от детской игры и рас- пространенная только непрестанным стремлением царственного ребенка и отрока идти дальше, не ос- танавливаться на полдороги, но изведывать всякое и маловажное обстоятельство, всякое и маловажное дело до его конца, так сказать, до его подкладки. Вот по какой причине великий преобразователь во все время своей жизни непрестанно учился и всегда сам собственными руками мастерил всякое, даже последнее ремесло, был и плотником, и кузнецом, и токарем, и барабанщиком, и бомбардиром, и матросом-корабельщиком. Вот по какой причине он совсем позабыл о своем царском сане и всякого знающего и рабочего человека почитал своим това- рищем и другом, а оттого, сам хорошо зная всякую работу, умел отлично выбирать для работы людей и к ремеслу, и к управлению государством. Честь именоваться Государем-Кесарем он предоставил
начальному человеку Преображенских потех кня- зю Ромодановскому, которому писал как простой подчиненный донесения и рапорты, и однажды, написавши не в порядке имя названного государя, очень извинялся перед ним, оправдываясь, что «ко- рабельщики, наша братья, в чинах не искусны»12.
Потешная, но в сущности великая воспитательная и образовательная Петровская школа завершила свой курс наук известным Кожуховским походом. Потешная осада тамошнего городка была исполне- на не только вполне научно, но даже с ожесточением настоящего военного боя. Затем, по окончании курса, на другой же год следовали уже известные азовские походы против турок. «Шутили под Кожу- ховом, а теперь под Азов играть идем!» – говорил не без радости, отправляясь в поход, достославный Кожуховский бомбардир Петр Алексеев.
И вот такими-то шутками и играми Петра, не- заметным ни для кого способом настежь, широко растворились двери к полной свободе знания, к сво- бодной науке во всех ее разновидностях и во всей полноте, какой можно было достигать тогдашними еще очень неустроенными средствами.
Разрешение очень трудной для того времени задачи дать место свободе знания и учения всяким наукам, при всеобъемлющем влиянии церковнос- ти, было достигнуто не посредством сочиненного в кабинете или в Думе, на общем соборе, устава и указа, не посредством учреждения академии или университета с определенным курсом и подробной программой, а простым повседневным самоучени- ем, простым повседневным деланием дела, которое само собой вызывало потребность в той иди другой науке, т.е. в знании, как делается это дело. Нача- лось с малого, с детской игрушки и игры, которой все-таки надо было выучиться; и вот малое учение постепенно переходит к большому; различные по- требные знания цепляются одно за другое и создают новые крайние нужды в новых сведениях и науках. И остановиться в этой деловой последовательности приобретаемых знаний было уже невозможно, по- тому что игра также постепенно и совсем незаметно становилась заправским, а к тому же и прямым государственным делом.
Дельность, деловитость этого самоучения легла потом твердой основой для всей государственной деятельности Петра, не исключая и церковных
12 Преображенское или Преображенск – московская столица достославных преобразований первого Императора Петра Великого (см.: Соч. И. Забелина. М., 1883. С. 45).
«Долг, завещанный от Бога…»
вопросов и порядков, где дельностью требований он совсем озадачивал не подготовленные к делу словесные умы. Она же – эта дельность – послу- жила основой в развитии собственного характера русской науки и русской учености, который с нема- лой ясностью выразился в трудах нашего первого историка Татищева. Русская характерная черта в разработке своей истории заключается в том, что в этой разработке отсутствует элемент риторства, и в словах, и в мыслях, а это прямо показывает, что такой характер нашего научного дела идет не из славяно-греко-латинской Академии, не от учения так называемой «словесности» (главным образом церковной словесности, обозначаем этим словом весь состав водворенной у нас греко-латинской науки в образе Академии Московской и ученей- шей тогдашней Академии Киевской, устроенных по образцам многовековой и уже ветхой западной риторской школы) – нет, наше научное дело по своему существенному характеру прямо происхо- дит из школы Петровского самоучения, или, точнее сказать, из школы, ставившей впереди всего не слово, как бы оно ни было красиво и цветисто, а самое дело во всей его простоте и наготе, хотя бы и не красивой, но только истинной.
Можем заметить, что это, пожалуй, существенная
общая черта нашего народного ума, так как древней- шие наши историки – первые летописцы отличают- ся в своих сказаниях необычайной в писательстве прямотой, правдой и деловитостью.
Тем значительнее является перед нами Петров- ская научная школа, успевшая окончательно вывес- ти нас из Вавилонского плена всяческой риторики, заполонившей было и нашу летопись вставочными риторскими сказаниями и представившей нази- дательный образец риторской обработки самой истории в известной Степенной книге, а после в небольшом учебнике под именем Гизелевского Си- нопсиса (1674 г.). В этом случае Петр, стало быть, ничего особенного и чрезвычайного не совершил. Он, как полнейший выразитель русского ума, все дело нового русского знания и образования повер- нул на народную русскую дорогу, оставив в стороне водворенную схоластику и все соображения и рас- суждения о том, какие науки благословенны и не благословенны, благочестивы и не благочестивы.
Все науки стали благословенны, т.е. благословен-
ной стала вообще наука, открывшая русскому уму свои необозримые сокровища в литературе ученых и образованных народов Запада, откуда с того вре-
мени и наполнялись разнородными иноязычными книгами русские библиотеки, собираемые по преимуществу для домашнего самообразования и самоучения, как собирал их для своих преобразова- тельных дел сам Петр. Научное направление, какое создалось само собой самоучением Петра, отлича- лось именно тем качеством, на котором зиждется сама наука. Это была критика, разбор, оценка всего обветшавшего и ошибочного в мыслях и в делах того века, беспощадная критика всего существа старой жизни, вследствие чего это направление с особой горячностью преследовало всякую басню, суеверие, легковерие, суесвятство и, в сущности, их источник – самомнение папствующей непогре- шимости, способствующей утверждению всяких суеверий. Очевидно, что по времени такое направ- ление являлось как бы протестантством и вскоре на самом деле было заподозрено в склонности к этому вероучению. В то время научные направ- ления иначе и не объяснялись, как уклонениями к тому или другому существующему вероучению. Никому еще не была понятна та истина, что здесь возрождалось только естественное распределение познаний, руководимых с одной стороны верой, а с другой – наукой, и что в Петровском направлении господствующей, руководящей идеей являлась наука, а в направлении греко-латинских академий святым руководителем оставалась вера.
Все то, что было достигнуто постепенным раз-
витием направления, созданного самоучением Петра, в полной мере отразилось и выразилось в ученых и литературных трудах Татищева, в его понимании всего окружающего, и современного, и минувшего.
Не вышедши ни из какой учрежденной Академии, Татищев в ученых своих трудах является вполне ученым изыскателем в не меньшем достоинстве, чем, например, после него был ученый немец Мил- лер. Древнейший доисторический период Русской истории он обработал с таким вниманием, какого не встречаем ни у одного из последующих исто- риков, и обработал в полном смысле по ученой программе, очень пригодной для повторения и в настоящее время, разумеется, с новой разработкой накопившегося материала. Приступая к изложению истории, он отказался от мысли сочинять истории, т.е. сводить свидетельства из разных лет к одному делу, как он выразился.
критики заставили его сосредоточить свою работу на простом летописном своде с должными объясне- ниями и примечаниями, помещенными отдельно от текста. Он позволил себе только переложить древ- ний текст на новое наречие, имея в виду большую общедоступность своего труда. Летописный свод, о котором в последствии столько заботился великий критик текстов Шлецер, недовольный трудом Та- тищева за его неученость, все-таки служил прямым ответом на первые требования науки и в этом отно- шении был очень полезен самому Шлецеру.
Первым подвигом научного дела истории дол-
жен был явиться именно такой сводный сборник древнего текста, и несправедливо требовать, чтобы Татищев делал то самое, что должен был делать после него и при помощи его Шлецер, т.е. сводить и издавать текст тем способом, какой употреблял- ся при издании древних латинских и греческих писателей и который в приложении к Русским Временникам по их особому характеру во многом оказывался даже очень неудобным.
Науке прежде всего требовалось хорошо ознако- миться с составом текстов этих Временников, что и исполнено трудом Татищева. Обсуждая и объясняя эти тексты, Татищев предварял Шлецера в ученых требованиях для правильной разработки истории, указывая на необходимость описания монастыр- ских библиотек, описания даже архивов, описания вещественных памятников, собирания географиче- ских, этнографических, археологических сведений и вообще ставя так широко программу историче- ской работы, что после и самый ученейший Шлецер не особенно много к ней прибавил.
Ясное дело, что все требования и нужды такой
работы были с точностью обозначены еще в Пет- ровское время и Татищев своими указаниями представляет только свод этих запросов, возникав- ших в разное время по поводу различных случаев в практической деятельности самого Петра и его рабочих-товарищей. Этим самым выясняется, что
самоучение Петра и началось, и стояло все время на правильном научном пути, предварявшем своими запросами и задачами систематическое устройство знания под видом Академии Наук.
Историк, больше чем ученый других отделов знания, всегда бывает изобразителем, хотя бы не полным, а иногда и односторонним, но верным изобразителем умоначертания своего времени; по- этому в трудах Татищева мы знакомимся в лучшем образце и с общим направлением идей Петровского времени, и с суммой познаний, вошедших в обо- рот общественной мысли, с самим качеством этих познаний, со всеми запросами и задачами разви- вающейся умственной и нравственной, как равно и экономической, жизни. Он был, подобно своему учителю, Петру, простой усерднейший рабочий в деле преобразования всего государственного русского строя; но помощью господствовавшей практики самоучения сделался ученым историком, как другие тем же путем делались администрато- рами, дипломатами, адмиралами, полководцами, статистиками и т.п.
Никто из этих деятелей, как и сам Петр, не владел
учеными формами при исполнении своих дел и тру- дов писательских, но каждый из них вполне всегда владел самостоятельною мыслию; не усвоенным раболепно из чужих книг и речей, но самостоя- тельным пониманием своей задачи, претворявшим чужие мысли и мнения о такой задаче, так сказать, в собственную плоть и кровь мышления. Вот чем особенно отличаются исторические и все другие писательские труды Татищева, (а также труды всех радетельных соработников национального духа, творцов народной жизни и культуры. – В.Ш.), где самостоятельная, независимая мысль составляет существо исторической работы... ясно изображая тем самым водворенное Петром научное направ- ление, которое да послужит нам образцом и ру- ководителем во всех наших работах на всех путях ученой деятельности.
(на 100-летие кончины Ивана Егоровича Забелина)
Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро – А за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют.
А.С. Пушкин «Борис Годунов»
Эти слова из монолога Пимена невольно всплы- вают в памяти, когда вглядываешься в известный портрет Ивана Егоровича Забелина (1820–1908), написанный в 1892 г. Валентином Александрови- чем Серовым. А уж он-то умел показать, «коего духа человек изображен». И перед нами – мудрый седовласый с окладистой бородой старец. Взгляд отведен чуть в сторону. Перед его взором, кажется, проходят «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Изучение истории Отечества стало заветным делом жизни этого коренного рус- ского человека. Дух его, красивый и сильный, здо- ровый и крепкий, благородный и честный излился на страницах сочинений ученого.
Уроженец срединной, Великой Руси, сын коллеж- ского регистратора и внук сельского священника, Забелин явился на свет сентября 17 дня 1820 г., а крещен был 19-го в Никольской церкви, что на Зверинце, на окраине родной Твери, в Затьмачье.
«А уж куды, – по выражению великого русского пи- сателя, – бывает метко всё то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум…»1. И этот «бойкий русский ум» рано обозначился в отроке Иване, когда безудержная жажда знаний захватила его в Преображенском сиротском училище в Москве. Он много читал, а интерес к прошлому русского народа появился почти сразу. Много лет спустя, в своих записных книжках ученый, будто бессознательно поясняя свое радение на русской ниве, отметит:
«Что такое патриотизм? Патриотизм есть чувс- тво. Какое? Чувство семейного очага, чувство
родной страны, чувствование в себе родной страны как своего дома, своей семьи. Чувство племенного народного эгоизма, себялюбия и самолюбия, имен- но народного, племенного.
Чувство своей жизни, своей истории, своей гео- графии или местности, дома. Вы любите свой дом, свою деревню, свой город, уезд и т.д., распространяя эту любовь на всю родную страну. Если родная страна столько же вам дорога, как свой дом, своя семья, если вы чувствуете все её выгоды и невыгоды и сердечно об них заботитесь – вот вы и патриот.
Вера в народ, в его достоинства, в его дарование, в его силы политические, экономические, литера- турные, художественные, ученые и т.д., такая вера служит основою патриотического чувства»2.
В 1837 г. по выходе из училища Забелин был за- числен канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля. В эти годы в музее* уже полным ходом шла работа по систематизации и каталогизации его коллекции. Забелин был привлечен к разбору архивов, доку- менты которых касались жизни царского двора. Эти бумаги никак не фигурировали в Истории Н.М. Карамзина. Почти полвека спустя Забелин вспоминал, как его поразил данный факт. Одним словом, он оказался будто у берегов неизведанного моря-океана истории, и ему промыслительно был указан путь к большой науке.
Можно лишь представить ощущение вдохно- венного внутреннего восторга, которое переживал начинающий исследователь. Погружаясь с годами все глубже в бездны прошлого, он хорошо понимал, что Господь подарил ему тот самый талант, который
1 Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1949. Т. 5. С. 108.
2 Забелин И.Е. Дневники: Записные книжки. М., 2001. С. 179.
* Оружейная палата в начале XIX в. стала музеем; постепенно стали разбираться ее коллекции и архивы, с 1830 г. велась подготовка фундаментального издания «Древности Российского государства», для которого академик Ф.Г. Солнцев сри- совывал в Кремле царские регалии, различные предметы прикладного искусства.
«Долг, завещанный от Бога…»
предстояло приумножить. И приумножил! Нача- лась бурная и многотрудная работа по изучению русской истории, раскрытие доселе неизведанных ее сторон. Забелин изучал вязь и малопонятную терминологию писцов и подьячих, разбирал зачас- тую перепутанные бумаги и фрагменты документов. Видимо, им владел такой самозабвенный интерес, что архивным изысканиям он посвящал все свое служебное и свободное время. Бескорыстно трудил- ся он, доставая нужные исторические сведения для профессора Московского университета И.М. Сне- гирева, для академика Павла Михайловича Строева, археографа и разыскателя древнерусских рукопи- сей. Передавая в своем дневнике слова Снегирева однажды, сказанные Строеву, Забелин писал:
«Рекомендую вам, – сказал Снегирев, – молодого любителя древностей, прошу не оставлять его со- ветами, вспомоществованием. Потом рассказывал, где я воспитывался, как образован и прибавил: у нас мало таких людей, которые из собственного рвения, из любви к науке занимались»3.
Важное значение в научной судьбе Забелина име- ло знакомство с В.В. Пассеком. Именно он, став ре- дактором прибавлений «Московских ведомостей» подготовил к опубликованию и напечатал статью Ивана Егоровича «Несколько слов о богомольных царских походах» (25 апреля 1842 г.). Для самого молодого архивиста то был факт многозначитель- ный. Впервые голос его зазвучал широко, громко. Это и есть точка отсчета ученых трудов великого историка Руси – год 1842. Забелин прожил жизнь долгую и многоплодную. Многие прошли перед его земным взором: государи Николай Павлович, Александр Второй и Третий, Николай Александ- рович, Вел. Кн. Сергей Александрович – любимец Москвы, гр. Уваров, Гоголь, Погодин, Верещагин и Васнецов, Ф. Солнцев, Островский… Несть им числа великим русским людям.
Будучи фактически самоучкой, имея за плечами всего пять классов училища, И.Е. Забелин стал автором 250 книг, множества статей и публикаций исторических документов. Первые капитальные сочинения Забелина – это «Домашний быт русских царей в XVI–XVII вв.» (1862) и «Домашний быт русских цариц в XVI–XVII вв.» (1869; 2-е изд. –
1872). Им предшествовал ряд статей по отдельным вопросам того же рода, печатавшихся в «Москов- ских ведомостях» 1846 г. и в «Отечественных за- писках» 1851–1858 гг. Труды эти – целая симфония Руси. Оценивать их не беремся. Они выше всякого слова мирского. Читайте Забелина, внимайте слову историка-родолюба, внимайте слову Истины!
Звание доктора русской истории пожаловал ученому Императорский Киевский университет, а в почетные члены приняла Императорская Петер- бургская Академия наук. По смерти С.М. Соловьева (1879) Забелин возглавил Общество истории и древностей российских (в 1893 г. его на этом посту сменил В.О. Ключеский). А 12 марта 1884 г. в связи с юбилеем ОИДР Императорского Московского Университета Забелин был удостоен звания почет- ного доктора истории Московского университета, затем 28 января 1885 г. – Санкт-Петербургского университета. С 1885 г. он стал товарищем предсе- дателя Исторического музея. С 1887 г. и до конца
дней единственным местом его службы стал Импе- раторский Исторический музей 2*.
17 декабря 1880 г. И.Е. официально попросили возглавить группу историков, которые должны были написать большую книгу об истории Москвы. Это был проект Городской Думы. К подготовке за- казанной книги Забелин приступил в июле 1881 г. Он начал с составления программы. Она была объявлена в «Московских ведомостях». Здесь были обозначены два направления будущего исследова- ния: во-первых, история улиц и зданий, во-вторых, повествование о прошлой жизни москвичей, ибо
«город – это совокупность людского общежития».
«Определив, на чем будет сосредоточено внима- ние в задуманной книге, автор перечислил частные темы, заслуживающие специального рассмотрения. Чего только здесь нет! Тут не только история город- ского управления, отдельных слобод, монастырей, церковных приходов, но и сведения о кладбищах, приходских и монастырских. Праздниках, нищих, юродивых, больницах, аптеках, торговле, бирже, садах и огородах, о продаже певчих птиц, о пету- шиных и гусиных боях, о ремеслах и художествах, училищах и книжной торговле, о библиотеках и театре, о клубах и гуляниях, о масонах и старооб-
3 См.: Забелин И.Е. Дневники: Записные книжки. С. 25.
2* Это особая обширная тема, которая требует подробного исследования, хотя многое и сказано в книге А.А. Формозова о Забелине (см. сноску 4).
Масленникова Н.В.
рядцах, о воровстве, пожарах и метеорологических явлениях»4. В 1884 г. явилась на свет массивная книга «Материалы для истории, археологии и ста- тистики города Москвы», объемом в 93 п.л. Второй том, объемом в 103 п. л. вышел в 1891 г.
Одно время Забелин думал выпустить альбом ста- ринных планов Москвы, он собрал 4,5 тыс. планов города. Сопоставление планов давало возможность создать подробное представление о том, как менял- ся тот или иной район, как расширялась Москва. Остался среди черновиков Забелина и набросок
«Истории московских пожаров». Непосредственно истории Москвы касалось не-
сколько статей ученого, среди которых наиболее важная, по мнению исследователей «Взгляд на развитие московского единодержавия». Она была помещена в трех номерах «Исторического вестни- ка» за 1881 г. Мысль историка проста: московские Князья думали об общем благе, старались «жить за один всем в единстве», и народ это понимал и поддерживал их. Народ-то и был носителем вели- кодержавной идеи!
В 1898 г. в многотомном издании «Живописная Россия» под ред. Семенова-Тян-Шанского в 6 томе
«Москва и Московская промышленная область» Забелину принадлежит девять очерков из двенад- цати. В 1902 г. одновременно были опубликованы большая статья о Москве в словаре Брокгауза и Ефрона и фундаментальный труд «История города Москвы». И.М. Тарабрин писал в 1929 г.: «Весьма вероятно, никем другим не сделано так много для уяснения истории Москвы, как незабвенным ее ис- ториком Иваном Егоровичем Забелиным, а между тем вряд ли кого-либо иного труды в этой области так мало были выявлены во всей совокупности в научной литературе»5. К сожалению, и сегодня по- ложение дел не на много лучше. Во всяком случае, к
примеру, на историческом факультете Московского университета даже не приступали к подготовке крупной Забелинской конференции. А ведь повод был – 13 января 2009 г. исполнилось 100-летие кончины ученого.
Но, видно, забыли сегодняшние историки, хо- тя, разумеется, не все3* что, «такие звезды светят народу раз в столетие»6, – как писал в свое время друг Забелина, филолог Щепкин. Замечательным явилось издание научным коллективом Историче- ского музея материалов из наследия И.Е. Забелина:
«История города Москвы: Неизданные труды» (М., 2003). В нем помещены любопытнейшие сочине- ния ученого: «Наста быти княжение московское» (о событиях жизни Москвы 1272–1389), «Посад»,
«Дом Московского публичного и Румянцевского музеев», «Опричный дворец царя Ивана Василь- евича». Выпуск снабжен весьма привлекательным научным аппаратом – ведь трудились наследники Забелина!
Говоря о московских трудах И.Е. Забелина, невоз- можно специально не сказать о Дневниках и Запис- ных книжках, вышедших в 2001 г. в издательстве имени Сабашниковых. Читать эту книгу – сплош- ное упоение: четкие, научно сформулированные мысли историка-патриота неповторимо блещут на ее страницах. Приведем для примера несколько пассажей.
«Государственные ошибки являлись потому, что в составе правящих и управляющих людей было много иноземцев, инородцев и иноверцев, для которых русское государство было простою служебною, кормовою статьею вольнонаемного труда. Русское чувство государственности, каким отличались люди XV–XVII вв., в высокой степени поднятое Петром Преобразователем4*, совсем не просыпалось в сердцах инородцев и иноверцев,
4 Формозов А.А. Очерк жизни и творчества // Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Т. 2. М., 2001. С. 722.
5 Тарабрин И.М. Работы И.Е. Забелина по истории Москвы // Забелин И.Е. История города Москвы: Неизданные труды. М., 2003. С. 20.
3* Замечателен, на наш взгляд, обширнейший очерк А.А. Формозова о И.Е. Забелине, пожалуй, правомернее его назвать книгой, помещенной во втором томе «Домашнего быта русских цариц» (см. примечание «*» — стр. …). В Историческом музее проходят ежегодные Забелинские чтения. Но, увы, наша школа практически лишена трудов этого выдающегося уче- ного. XIX Забелинские чтения прошли 8–11 декабря 2008 г., в рамках которых была проведена презентация книг ученого, возвращаемых из Исторической библиотеки в библиотеку ГИМ. Поминальная церемония на могиле И.Е. Забелина на Ваганьковском кладбище в Москве прошла 9 декабря минувшего года.
6 Щепкин В.Н. Памяти Ивана Егоровича Забелина. М., 1911. С. 19.
4* Нужно понимать, что это лишь заметки. Здесь нет и не может быть полного анализа эпохи. Не говоря о заморском окружении Петра, много раздумий вызывает «загадочная» фигура его воспитателя Никиты Зотова.
«Долг, завещанный от Бога…»
да и не могло в них существовать. Они исполняли долг службы, но не долг национального чувства. Их деяния сопровождались полнейшим равнодушием к интересам чужой для них страны. Этот чуждый русскому государству состав правящих людей да- вал, однако, тон и направление всей службе и для русских людей. Громадное влияние идей космопо- литических, т.е. в сущности, эгоистических, ибо для кого родина – весь свет, тот думает только о себе. Где все там ничего»7.
Как просто и ярко сказано. Так и хочется призвать
нашу молодежь: учите историю русскую по Ивану Егоровичу, запоминайте его мысли наизусть! Да, многое хотелось бы спросить у него, русского ро- долюба, но невольно чувствуешь, что нас разделяет время, а не мысль. А какой блестящий пассаж о Государе Иоанне Васильевиче! Процитируем:
«Разговоры в царстве мертвых. (Старая лите- ратурная форма….). Иван Грозный и Костомаров- историк и все историки, судящие Грозного, а он, защищаясь рассуждает, что все они заводчики крови. <…> Но ведь вы же мне помогали разливать кровь. Вы же друг друга поедали и меня наводили на грех кровопролития. Чего ужасаетесь? Вспомни ты, историк-подзуда, каков был Новгород Великий? Какую он кровь проливал от начала до конца своей жизни, погублял свою братию неистово, внезапно.
<….> Кто управлял событиями и заводил кровь между князьями? Все это мне пришло в голову в 1570 г., я и наказал город по-новгородски же… Ни- чего нового я не сочинил… Только в одно время, в шесть недель повторено то, что происходило шесть веков. А казнил за измену, за то, что хотели уйти из единства в рознь. Я ковал единение…
Ты историк-подзуда войди в мое положение. Ведь вы же мне сказывали, что в Новгороде копится из- мена. Что же мне оставалось? <…> Я казнил врагов и супостатов и вся та кровь взыщется на заводчиках той крови…
Историки: подзуда Костомаров, рассуда Со- ловьев, Благуда Карамзин.
Теперь мне видно отсюда и все то, что делали во Франции в 90-х гг. XVIII в. Лили разливали кровь получше чем я, а все во имя добра и блага всенародного.
Иван Грозный – воспитанник Библии. Оттого стал свирепым, жестоким губителем во имя Бога,
как он верил и был в том убежден. Жидовская вера та же – неумолимо жестокая в отношении с врагами и чужими (см. «Новое время» 6095). Манифест рав- винов. Опричность жидов проводилась Саваофом, отдельность, замкнутость их. И вот Библия являет опричнину Грозному, хотя для нее был свой повод, но оправдание – в Библии»8.
Труды свои завещал И.Е. Забелин народу рус-
скому. Последняя воля его гласила: «Наследни- ками своими я почитаю только свою родную дочь Марию Ивановну Забелину и Императорский Российский Исторический музей имени Александ- ра III, поэтому в случае кончины моей дочери все наследство без всякого исключения да перейдет в собственность сего Исторического музея… Ни- каким другим наследникам, могущим когда-либо появиться, я не оставляю ни порошинки». Весьма крупную сумму – 130 000 руб. – Забелин выделил научным учреждениям. Историческому музею было отказано 70 000 руб. на приобретение новых коллекций и 30 000 – на издание задуманных За- белиным книг. Он писал, что возвращает музею свое жалование за все годы службы; 30 000 руб. передавалось Академии наук на переводы и изда- ние античных и средневековых авторов, писавших о России… Историческому музею были завещаны библиотека (около 20 000 томов), коллекции ру- кописей, икон, карт (с 1549 до 1908 г.), эстампов, иконных прорисей (XVII — начала XIX в.).
Иван Егорович Забелин скончался 31 декабря
1908 г. (ст. ст.). Был похоронен на Ваганьковском кладбище, памятник оплатила казна. Дочери За- белина, Марии Ивановне, была назначена пенсия три тысячи рублей, которая была сохранена и при советской власти. В 1909 г. Мария Ивановна пере- дала музею библиотеку и архив отца, в 1915 г. – ма- териалы, относящиеся ко второй части «Истории города Москвы», присовокупив просьбу отца об издании. В 1938 г. большая часть библиотеки Забе- лина была передана в Историческую библиотеку. Москва ценила своего патриота и певца истории русской. В 1910 г. была учреждена премия Забе- лина за лучшее исследование по истории Москвы, открыта городская библиотека имени Забелина. Его имя было присвоено Кремлевскому проезду, отде- лявшему Исторический музей от Кремля. В 1931 г. проезду вернули прежнее название. В 1961 г. Боль-
7 Забелин И.Е. Дневники. Записные книжки. С. 168.
8 Забелин И.Е. Дневники. Записные книжки. С. 173–174.
Масленникова Н.В.
шой Ивановский переулок, неподалеку от которого находится Государственная историческая библи- отека, хранящая в фондах личное собрание книг Ивана Егоровича, стал улицей Забелина.
Ивана Егоровича часто называют бытописателем русской старины – это, безусловно, так. Но должно подчеркнуть, что весьма важно было для историка представить город как «совокупность людского общежития». В своей истории Москвы, в Предисло- вии он выделяет важнейшую, в связи со сказанным, методологическую задачу. «Это город-люди с их знаниями, нравами, обычаями, мыслями, чувства- ми, с устройством и уставом их городского быта и управления во всех его видах и потребностях. <…> Впереди других здесь должна стоять история город- ского правительства и управления или история го- родской власти, земской, посадской и государевой.
<…> Историю города сооружали люди, поэтому о
них больше, чем о столбах и разных постройках, должен говорить историк»9.
А здесь-то как раз уместно вспомнить об А.С. Пушкине, о его методологических принципах художника-историка. Они коротко сформулиро- ваны в его отзыве о драме М.П. Погодина «Марфа Посадница».
И вот что писал наш гениальный, а не официаль- ный, поэт-историк: «Драматический поэт, беспри- страстный, как судьба, должен был изобразить столь же искренно… отпор погибающей вольности, как глубоко обдуманный удар, утвердивший Рос- сию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине»10.
Исполнил ли эти высокие требования, гранича-
щие с гениальностью, Иван Егорович Забелин? Те, кто знаком с его трудами, безусловно, ответят: да! Предлагаем еще раз убедиться в этом – предлагаем отрывок из книги «Как жили в старину русские цари государи».
«В самый праздник Рождества Христова государь слушал заутреню в Столовой или в Золотой Палате. Во 2-м часу дня (в 10-м часу утра), в то время как начинали благовест к литургии, он делал выход в Столовую, где и ожидал пришествия патриарха с духовенством. Для этого Столовая наряжалась большим нарядом, коврами и сукнами. В переднем углу ставилось место государево, а подле него кресло для патриарха. Вошед в Столовую, государь садился до времени в свое место и приказывал сесть по лавкам боярам и думным людям; ближние люди младших разрядов обыкновенно стояли. Патриарх при пении праздничных стихер, в предшествии со- борных ключарей, несших крест на мисе и св. воду и в сопровождении митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов, приходил к государю в ту же палату славить Христа и здрав- ствовать государю с праздником. Государь встречал это шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорил поздравление. Потом и государь и патриарх са- дились на свои места. Посидев немного и затем благословив государя, патриарх со властьми шел таким же порядком славить Христа к царице, в ея Золотую Палату, и потом ко всем членам царскаго семейства, если они не собирались все для принятия патриарха у царицы. Славление у государя проис- ходило обыкновенно в Золотой Палате, а иногда и в Грановитой.
<…> Отпустя Патриарха, государь в Золотой или
в Столовой облекался в царский наряд, в котором и шествовал в собор к обедне. Все дворовые и слу- жилые чины, сопровождавшие этот выход, были также богато одеты в золоченые кафтаны. После литургии государь шествовал во Дворец, где потом в Столовой или в Золотой приготовлялся празд- ничный стол «на патриарха, властей и бояр». Этим оканчивалось рождественское празднество.
В день Рождества Христова и в другие большие праздники, цари не садились за стол без того, чтоб не накормить прежде так называемых тюремных сидельцев и пленных»11.
Таковым было благочестие Царства Москов-
ского – средостение Святой Руси…
© Масленникова Н.В.
9 Забелин И.Е. История города Москвы. М. 2007. С. 5–12.
10 Пушкин А.С. ПСС: В 10 т. М., 1962–1966. Т. 7. С. 218.
11 Забелин И.Е. Как жили в старину русские цари-государи. М., 1991. С. 17–18.
ПЕРВОЕ ВОДВОРЕНИЕ В МОСКВЕ
Приложение
ГРЕКО-ЛАТИНСКОЙ И ОБЩЕЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ НАУКИ*
… Восьмидесятые годы XVII в. были достослав- ными годами зарождения и водворения в Москве самостоятельной русской учености, за которой, хо- тя очень постепенно, но не преминула последовать и общая образованность.
Нам хорошо известно, что старая, древняя наша книжная наука, собственно грамотность, даже в высшем, как бы ученом ее значении, в значении обширной начитанности, по случаю необходимого для печати исправления собственных своих же книг, оказалась со всех сторон и в полной мере несостоятельной для такого дела. Это именно дело и не замедлило обнаружить всю глубину и необо- зримую широту тогдашнего русского невежества и его кровных чад: суеверия, легковерия, суемудрия и самомнения, от которых мы не совсем успели освободиться и до сих пор.
Крайняя потребность в науке, выразившаяся на первое время потребностью собственно типо- графского, для приготовления знающих справ- щиков, ученых корректоров, стала очевидною для всех. Начались попытки завести школу для этой цели. При Патриархе Филарете была учреждена греко-латинская школа в Чудове монастыре под руководством грека Арсения, но учитель через несколько лет на одинокой и потому утлой своей ладье потонул в глубине всеобщего невежества и при Патриархе Иосифе был сослан в Соловец- кий монастырь. Говорили про него, что он волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада иезуитских ересей. С такими характеристиками встречались тогда все знающие и ученые люди. При Патриархе Никоне он был возвращен и определен по-прежнему смотрителем и справщиком книг в Типографии и занимался у Патриарха переводами с греческого. В это время окольничий Ф.М. Ртищев устроил в Андреевском монастыре греческую шко- лу и ученое братство переводчиков с греческого, призвавши ученых иноков из Киева, из которых более других известен как переводчик и справщик типографии Епифаний Славенецкий. Никоново
время особенно славится собиранием древних русских и греческих рукописных книг с теми же исключительными целями точного исправления для печати всего обихода церковных книг.
Чем сильнее и явственнее обозначались и рас- пространялись стремления к научному знанию, тем ожесточеннее восставало против этих стремлений круговое слепое невежество старых церковников и начетчиков. Однако среди тогдашних людей все, что могло в то время называться интеллигенцией, умной силой общества, от тех самых криков темной фанати- ческой толпы все более убеждалось, приходило все более к сознанию, что так оставаться невозможно, что необходимо устроить книжное знание на прямых и твердых в точном смысле ученых основаниях.
В самый разгар борьбы этого сознания с мнениями защитников старого невежества прибыл в Москву митрополит Газский Паисий Лигарид (1660 г.). Узнав, в чем дело и желая объяснить причины смя- тения и шатания московских умов, он решил, что все зло произошло от двух причин: от того, что нет народных училищ и нет библиотек. «Если бы меня спросили, – говорил он, – какие столпы Церкви и государства? Я бы отвечал: во-первых, училища, во-вторых, училища и, в-третьих, училища, причем необходимо преподавать в этих училищах грече- ский, латинский и славянский языки».
Внимательнее других прислушался к этим словам сам Царь Алексей Михайлович. Он решил завести науку у себя во дворце и вызвал для этой цели известного иеромонаха Симеона Полоцкого, ко- торого назначил учителем своих детей, Царевичей Алексея, а потом и Феодора. Это было в 1664 г. А на другой год, летом 1665 г., по указу Царя в Спасском монастыре, за Иконным рядом, были построены деревянные хоромы, в которых повелено учитца по латиням, грамматике, грамматичному учению, подьячим Приказа Тайных дел Семену Медведеву и дворцовым Семену да Илье Казанцам.
Вскоре (1666 г.) приехавшие в Москву Александ- рийский и Антиохийский Патриархи точно так же
* «Первое водворение в Москве греко-латинской и общей европейской науки: Речь, читанная в заседании Императорс- кого Общества Истории и Древностей Российских 19 апреля 1886 г. в память двухсотлетней годовщины рождения первого русского историка В.Н. Татищева Председателем Общества И.Е. Забелиным». Печатается по речи И.Е. Забелина, опубли- кованной в Москве в 1887 г.
Забелин И.Е.
убеждали Царя завести греческие (но не латинские) и славянские училища, указывая особенно на важ- ность изучения греческого языка.
В то время как представитель латинской школы Симеон Полоцкий мало-помалу совсем водво- рялся в царском дворце, заняв даже положение придворного стихотворца, на Патриаршем дворе вовсе не было заметно, что там желают учредить правильную греческую школу. По-видимому, там довольствовались упомянутым ученым братством справщиков и переводчиков.
Между тем в обществе не угасала мысль о заве- дении школ, и прихожане одной церкви (Иоанна Богослова, вероятно, в Китай-городе, называемой по урочищу — под Вязом) подали даже особую челобитную, прося в приходе учредить училище славяно-греческой грамматики и чтобы священ- ник был ученый человек и пение в церкви чтоб было партесное.
В 1668 г. на эту просьбу была выдана разреши- тельная патриаршая грамота, но о дальнейшей судьбе этого дела не имеем сведений. Прошло десять лет, о которых также ничего не знаем, что происходило на Патриаршем дворе с мыслями о заведении школы.
В 1679 г. случайно или не случайно прибыл в Москву некий русский иеромонах именем Тимо- фей, долгое время проживавший в Палестине, на Афоне, узнавший там основательно греческий язык и бедственное положение всей Греческой Церкви, теснимой и магометанством, и латинством. Его повесть об этом внимательно выслушал молодой Царь Феодор Алексеевич и тут же решил учредить в Москве греческое училище на пользу и греков, и русских, которое и было помещено в 1680 г. в верхних палатах Типографии в составе набранных из разных сословий 30 учеников.
По-видимому, это было только начало, приступ
к исполнению более широкого замысла, которому, несомненно, много способствовали и упомянутый Тимофей, и придворный ученый и стихотворец иеромонах Симеон Полоцкий со своим учеником Сильвестром Медведевым.
Возникла мысль об учреждении в Москве академии т.е. о школе свободных мудростей. По царскому повелению составлен был план и написана в проекте так называемая привилегия, или учредительная грамота, о заведении такой школы-академии, которая и была обозначена в 1682 г. Составители грамоты, как оказывается
из ее содержания, руководствовались уставами западных университетов и академий и начертали план с обширным курсом учения и с большими преимуществами для ученого сословия.
Между тем о намерении учредить в Москве акаде- мию проведали польские ученые и явились с пред- ложениями устраивать это новое дело, конечно, под руководством иезуитов, алкавших забрать все дело в свои руки. Их отвергли, но иезуитские намерения продолжали свою работу, и, как увидим, не без успе- ха. В Москве издревле опасались латинского Запада как огня, и Царь с Патриархом решили в 1681 г. вызвать ученых из греков по благословению Вос- точных Патриархов, о чем в тот год послали к ним особую грамоту. По согласию четырех Патриархов были избраны два брата, Софроний и Иоанникий Лихуды, которые после долгого странствования через Польские земли, преследуемые и теснимые иезуитами, тайным от них уходом прибыли наконец в Москву 6 марта 1685 г. Заметим, что латинствую- щие в лице известного Сильвестра Медведева еще в январе этого же года подносили Царевне Софии на утверждение упомянутую академическую привиле- гию-устав, но, кажется, без успеха, так как Патриарх Иоаким вообще не благоволил к латинству.
Прибывших Лихудов поселили сначала в Нико-
лаевском греческом, потом в Чудове, но в обоих монастырях помещение найдено ими неудобным, быть может, потому, что не было там достаточного простора для школы, которую Лихуды, не желая, по-видимому, терять дорогое время, открыли вскоре по приезде. Для этой цели тогда же были построены для них особые деревянные кельи в Богоявленском монастыре. Рассказывают, что сна- чала им отданы в науку из типографских учеников лучших пять человек.
Такая школа могла устроиться и в кельях, но, видно, охотников учиться у новых учителей яви- лось больше, и не из числа только типографских учеников, но даже из боярских детей, поэтому в том же году 3 сентября сам Патриарх Иоаким приходил в Богоявленский монастырь осмотреть место, где лучше выстроить особые хоромы для школы; по его благословению эти хоромы были срублены в ту же осень и 12 декабря к новоселью в них принесен из патриаршей казны образ Вла- димирской Богородицы.
В одно время с постройкой хором мало-помалу
накапливался в учительских кельях и ученический состав новой школы. 26 декабря в этом составе
«Долг, завещанный от Бога…»
вся школа приходила на Патриарший двор и в Крестовой палате славила Христа и приветство- вала Патриарха поздравительными речами и от учителей, и от учеников, причем в записке об этом случае учители, грекоиеромонахи Иоанникий и Софроний, обозначены учителями греческих высо- ких наук и что они учат в школе греко-латинскому книжному писанию, – так отмечалось преподавание начального класса, обнимавшее предварительные предметы учения. Патриарх выдал праздничную славленую награду: учителям — по пять руб., двум ученикам — по два руб., девятерым — по рублю, семнадцати человекам — по полтине. Всех учеников числилось уже 28.
В тот же день приходила к Патриарху славить
Христа и типографская школа с учителями иеро- монахом Тимофеем и греком Мануилом Григорь- евым, причем учители получили: Тимофей – пять руб., Мануил – два руб.; ученики: один – один руб., девять – по полтине, 46 – по 25 коп. Всех типо- графских учеников явилось 56, ровно вдвое против Богоявленской школы.
Торжественное открытие Богоявленской де- ревянной школы как основы будущей Академии произошло 29 января 1686 г. В этот день Патриарх со архиереи прибыл в новопостроенную школу и слушал учения учеников, в числе которых на- ходились его домовый иеромонах Иларион, два иеродиакона, шесть человек лучших и 23 человека остальных, всего – 82 человека. Потом со архиереи же Патриарх ходил в типографскую школу, где учились один иеродиакон, греческому писанию 9 лучших, 11 средних, 27 меньших, 19 еще меньших, всего – 66 человек; словенскому писанию учились 166 человек, а всего 282 человека. Таков, вероятно, был полный состав этих обоих школ в 1686 г.
Один из первых учеников Богоявленской дере-
вянной школы — Федор Поликарпов рассказывает, что каменные палаты для Академии были основаны Патриархом Иоакимом в 1685 г., т.е. в год приезда в Москву Лихудов, на оставленную на это строение по завещанию тем же Лихудам от доместика, учителя греческого пения, грека иеродиакона Мелетия, сум- му 2000 р. и что палаты были выстроены совершенно в 1686 г., когда в них и переселилась Богоявленская школа – учители с учениками. Однако достоверно известно, что это случилось годом позже, в 1687 г., даже в конце года, т.к. в сентябре 9-го числа эти палаты еще достраивались, для чего тогда выдано Богоявленскому архимандриту Никифору 100 руб.,
и только 12 октября Патриарх ходил в новопостро- енные палаты, вероятно уже совсем готовые, для осмотра. Может быть, палаты действительно были заложены в 1685 г., а еще вероятнее, что в том году материал для постройки был только заготовлен. Са- ма же постройка произведена в течение следующих двух лет, и в ожидании ее окончания в 1685 г. была построена деревянная академическая школа.
В январе 1687 г., тоже 29-го числа, быть может в воспоминание первого открытия, Богоявленская деревянная школа снова видела в своих стенах Святейшего Патриарха, пришедшего на этот раз с белыми властями. Теперь в школе преподавали уже грамматику, и Патриарх слушал греческого грам- матическаго учения и после слушания пожаловал учителям Софронию и Иоанникию не по 5 руб., а по 5 золотых, да ученикам, детям боярина князь Юрья Михайловича Одоевскаго, князь Михайлу, да князь Юрью, да князь Петру; да кравчего князь Бориса Алексеевича Голицына сыну князь Алек- сею да дьяка Василья Посникова сыну Петру – по золотому каждому.
Золотая награда показывала золотые успехи
школьного учения. И действительно, Петр Посни- ков впоследствии опередил учением даже Федора Поликарпова.
В каменные Спасские палаты Академия была переведена, по всему вероятию, к зиме 1687 г., когда на Рождество, 28 декабря, Академия уже из этих Спасских палат приходила к Патриарху в Крестовую славить в следующем составе учеников: два иеромонаха, два иеродиакона, книгописец, бельцов 1-й статьи — пять, в том числе два грека, 2-й статьи — девять чел., 3-й статьи — 35 чел., 4-й статьи — 27, итого – 76; словенского книжного учения 1-й статьи – семь чел., 2-й статьи – 16 чел., итого – 27; а всего – 104. Каменные школьные па- латы, как упомянуто, были построены в три этажа, вероятно, с прямой целью распределить и само учение на три особых отдела.
В 1688 г. на Святой? в пятницу 20 апреля, школа
также приходила к Патриарху в Крестовую под ру- ководством одного учителя Софрония и для празд- ника Воскресения ученики по-прежнему говорили Патриарху поздравительные речи. Состав школы в это время был распределен следующим образом: иеромонах один, книгописец, два иеродиакона, уче- ники верхних школ 1-й статьи – два, 2-й ст. – семь, 3-й ст. – 11 человек, средних школ грамматични- ков — 19 чел., нижней школы греческого книжного
Забелин И.Е.
писания малых учеников — 20 чел.; словенского книжного писания староста да 100 учеников; все- го – 164. Таким образом, верхние школьные палаты были определены для преподавания высших наук, а нижние – первонаук.
В 1689 г. в школе преподавалось уже ритори- ческое учение. 27 декабря школьники по обычаю опять приходили в патриаршую Крестовую и пред Святейшим Патриархом и освященным собором Христа славили пением греческого согласия и говорили по-гречески и по-словенски о Христове воплощении от Божественных писаний многие речи и орацыи Святейшему Патриарху с поздравлением. Состав учеников был следующий: монах, иеромо- нах, иеродиакон$ учеников бельцов — два чел., ора- цейщиков – семь чел., грамматичников – 26 чел., да которые начали учить греческий язык – 16 чел.; словенского учения староста и 127 учеников.
В марте 1690 г. в верхних школах Софроний на- чал уже читать логику и диалектику. Грамматику и пиитику Лихуды преподавали на одном греческом языке, а риторику, логику и потом физику (есте- ственную философию) на греческом и латинском. Федор Поликарпов свидетельствует, что успехи учения были блистательны, так что в три года они, верхние ученики, могли говорить на обоих языках и перевели несколько книг на славянский язык.
Хотя преподавались оба классических языка, однако средоточием и главной силой был язык греческий, а с ним и все образование носило гос- подствующий характер греческий, отчего и сами школы обыкновенно именовались греческими, ел- лино-славянскими. В Москве, таким образом, была открыта самостоятельная Академическая школа исключительно греческого, строго православного направления, совсем отличная от Киевской ака- демии, в которой господствовал в такой же мере язык латинский, необходимо способствовавший внесению в православные установления различных униатских мнений.
Должно заметить, что Московская школа была основана в то самое время, когда уже разгоралась борьба между латинствующим направлением и греческим, или православным, конечно, не за клас- сицизм или преимущества того или другого языка, а прямо за успевшие проникнуть в православную Москву униатские мнения, даже при помощи основанной Царем Алексеем латинской школы Симеона Полоцкого.
Прежде мы заметили, что латинствующие свили было себе теплое гнездо в самом Дворце и, по-
видимому, стремились занять главное место и в новоучрежденной Академии, но именно Лихуды со своим грецизмом стали поперек дороги этим стремлениям и к тому же открыли горячую обли- чительную полемику с представителями латинства. Классические языки, таким образом, становились знамением, один – Латинства, католичества, дру- гой – Православия. В этом обстоятельстве заклю- чается и объяснение, почему Восточные Патриархи еще при самом начале учреждения Московских школ настоятельно требовали, чтобы в этих школах учили только по-гречески, отнюдь не по-латыни. Патриархи очень справедливо опасались, что с латинским языком неизбежно будут усваиваться и папежские католические, хотя бы и под видом уни- атских, мнения, понятия, идеи, т.к. вся академиче- ская ученость в то время в своих целях, в сущности, ограничивалась только вероучением, а латинский язык был священным языком и католического веро- учения, и собственно церковной службы. Лихуды, не отстраняя латинского языка, как языка науки, водворяли в Москве греческую школу на основа- ниях истинной учености без особого уклонения в сторону лишь одних вероисповедных целей, как это могло бы случиться с одним греческим языком. Но самостоятельному московскому делу Лихудов не суждено было прочно установиться для дальней- шего развития.
Свой курс Лихуды прекратили в 1694 г. вслед-
ствие их удаления от школы по наветам Иеруса- лимского Патриарха Досифея, действовавшего так, может быть, и по интригам латинства, конечно очень скрытым и замаскированным. В этот год Лихуды только что начали читать физику по Арис- тотелю. На их место преподавателями поступили их ученики Николай Семенов Головин и Федор Поликарпов, которые преподавали до 1699 г. грам- матику, пиитику и риторику на греческом языке. Латинский язык по требованию Иерусалимского Патриарха был изгнан из Академии. Патриарх и Лихудов, между прочим, обвинял именно за вве- дение в Академии латинского языка.
Так водворялась уже фанатическая нетерпимость, вскоре, однако ,совсем упраздненная, т.к. в это самое время взяла свою силу Петровская рефор- ма, упразднившая все опасности вероисповедной борьбы введением общего образования и общей светской учености, причем и самостоятельная Московская греческая академия передана была с 1700 г. в руки киевских ученых, не замедливших водворить в Москве по преимуществу латинскую
«Долг, завещанный от Бога…»
Киевскую школу, в которой греческий язык точно также совсем был исключен из преподавания, да почти и все ученики были также привезены из Малороссии. В 1704 г. из 34 учеников философии было только трое великороссов, а прочие имели фамилии белорусские и польские.
Такова была судьба самостоятельного москов- ского дела в учреждении самостоятельной ученос- ти, независимой от подозрительного и опасного латинства. С переменой языка, однако, нисколько не переменялось существо этой учености, схо- ластической в своем характере и исключительно церковной в своем содержании. Следует только заметить, что Академия Лихудов с обоими языка- ми и с преобладанием греческого была поставлена правильнее и в дальнейшем развитии принесла бы не менее той пользы, какую принесла переселенная в Москву киевская, исключительно латинская уче- ность, получившая к тому же привилегированное положение и замкнувшая эту ученость в монаше- ский круг, не допуская к преподаванию бельцов. По этому поводу обыкновенно слышим тенден- циозные упреки Москве, что если бы не киевская ученость, привлеченная в Москву к общему делу и занявшая с того времени, с 1700 г., почти все ие- рархические места в государстве, то Москва совсем потерялась бы от своего повального невежества, т.к. по своему нерадивому невежеству не могла и не умела доставлять иерархии требуемых ученых и образованных подвижников для церковного за- ведования и управления.
При таком взгляде на дело, мы, однако, совсем
забываем, что именно с 1700 г. и вообще со времени Петровских преобразований Москва вся отдалась светской науке и поставила целые полки подвижни- ков по всем отраслям государственного устройства и управления. Об этом мы сейчас будем говорить. Но прежде скажем заключительное слово о водво- ренной церковной учености.
Как видели, учреждением лихудовской Академии впервые устроилась в Москве русская ученость, русская школа высоких греческих, а потом и латин- ских наук и учение свободных мудростей. Один из столпов Церкви и государства был воздвигнут в раз- мере, какой был определен его основными целями и в той твердости и крепости, которые вполне уже зависели от избранных учителей, в первое время на самом деле показавших, что они были в истинном смысле люди науки, блестящим образом оправ- давшие свое избрание. Так впервые на Руси, как
свидетельствовали современники, была водворена наука – полный курс учености и образования.
Можем ли мы сказать, что водворенная таким образом наука была наука в собственном смысле, в том обширном смысле, какой существует в наших теперешних понятиях. Способна ли была эта наука покоить на своих основах не одну Церковь, но и государство? Мы видели, что учреждение Спасской академии было увенчанием множества предшество- вавших попыток к правильному устройству важ- нейшего церковного дела, исправления для печати церковных книг. Приготовить ученых справщиков для Книгопечатного двора, ученых переводчиков с греческого, способных в точности исправить вкрав- шиеся в течение веков в церковные тексты описки и ошибки, и, наконец, в вершине всего – ученых защитников Православия, способных бороться с распространявшимся влиянием католичества и протестантства, – вот в чем заключалась основная цель тогдашней нашей науки и всей учености.
Учрежденная Академическая школа по заимство-
ванным с Запада образцам водворяла ту же самую специальную ученость в надлежащей системе и полноте. Академия представляла широкий путь образования собственно только для духовенства
,и особенно для высших духовных лиц. Так этот академический тип учения был поставлен и на ла- тинском Западе. Он воспитывал и распространял образованность в собственном смысле церковную.
«От Церкви благословенныя и благочестивыя науки да будут – так писано в академической при- вилегии Царя Феодора Алексеевича. – А от Церкви возбраняемых наук, наипаче же магии естественной и иных, таким не учити и учителей таковых не име- ти, аще же таковые учители где обрящутся, и оны со учениками, яко чародеи, без всякаго милосердия да сожгутся».
Вот идея, ставшая между основаниями водво- ренной науки.
Основной задачей водворяемой науки было познание веры, правильное, т.е. православное, понимание и толкование Священного Писания и отцов Церкви. Из этой задачи вытекала другая – распространение веры, просвещение вероучением христианской паствы, а вместе с тем сохранение Православия и защита его от суемудрия ересей, от темного суеверия невежественной толпы. Все свободные мудрости были направлены исключи- тельно только к этим задачам и в строгой посте- пенности мало-помалу воспитывали, приготовляли
Забелин И.Е.
ученых представителей вероучения (современным языком – теоцентричной картины мира. – В.Ш.), проповедников, риторов, диалектиков, умеющих читать, переводить, объяснять и доказывать истину святого учения и святых книг.
Руководящая мысль этой учености выразилась, между прочим, в учении о риторике Софрония Лихуды, который, определив, что риторика есть наука или искусство, научающее говорить хорошо, правильно и красиво, в одном из своих наставлений замечает: «Если бы захотел я говорить об изяществе и силе Божественного Писания, то никогда не кон- чил бы своей беседы. Для меня удивительно, почему некоторые, оставив эту высокую и полезнейшую мудрость, обращаются к тленным произведениям человеческой мудрости». И далее, начиная после логики чтение естественной философии, Иоанни- кий Лихуд говорит между прочим: «После того, как мы с трудом и ощупью прошли глубокие пещеры логики, теперь при помощи Св. Духа переходим к естественной философии и постараемся преподать ее согласно с учением Аристотеля. Впрочем, будем остерегаться от всякого мудрования, несогласного с нашей религией и Православием и взимающегося (восстающего, поднимающегося) на разум Божий, как говорит апостол».
Ясное дело, что для этой науки не предстояло
возможности отворить двери к свободному и все- стороннему изучению и обсуждению всех осталь- ных предметов и отделов человеческого знания. Она была поставлена, так сказать, в священной ог- раде вероучения и высилась пред остальным миром непогрешимой святыней Божественного Писания, авторитетом истины, которую требовалось только посредством определенных благочестивых наук правильно уразумевать, изучать, объяснять, толко- вать, дабы с успехом ее защищать от лжи мирского суемудрия и самомнения.
Таким образом, свободные мудрости – грамма-
тика, риторика, пиитика, логика, диалектика, фи- лософия, теология, нисколько не распространяли пределов знания в сторону так называемых внешних мудростей, как обозначались мирские, светские науки, потребные для житейского, мирского, т.е. государственного, обихода, для которого и сами свободные мудрости должны были принять мирское же – светское — направление – уже не церковное, но простое литературное.
Водворенная, установленная академическая на- ука не только не распространяла пределов знания,
но своими слишком неопределенными, неясными указаниями на светские науки, вроде естественной магии и иных таких же, вообще на тленные произве- дения человеческой внешней мудрости, уже прямо способствовала тесной замкнутости своего знания в одном кругу церковности.
При господстве и всеобъемлющем влиянии такой научной идеи очень трудно было проложить пути к той необходимой свободе в устройстве светского образования и светской учености, какая требова- лась уже неотложно не то что для укрепления, но для спасения государства. Очень трудно и совсем невозможно было выйти на этот путь прямой дорогой, прямым учреждением такой же, но по мирскому плану Академии согласно потребнос- тям и интересам гражданственности, всеобщим интересам государства. О таком решении в умах того времени не могло возникнуть и помышления по той особенно причине, что не были еще ясно поняты и осознаны сами эти государственные потребности и интересы.
Самое примечательное и великое по последстви-
ям соБытие в нашей истории есть то обстоятельство, что государственная необходимость, крайняя нужда в науке была почувствована, понята и, осознана во всей полноте не в государственном каком-либо коллегиуме, вроде боярской Думы, не в заседаниях каких-либо дьячих особых комиссий, но в среде простых детских потех, забав и игр маленького, а потом и взрослого Петра-преобразователя. Это как-то странно выходит, но в действительности все это так случилось и так устроилось.
В то самое время и в те самые годы, когда на Пат- риаршем дворе, в Кремле, усердно размышляли о том, как лучше устроить в Москве надобную науку в укрепление и прославление Церкви; когда на Никольской улице одна за другой, в Типографии, в Богоявленском и Спасском монастырях, учреж- дались школы, сооружались для них здания, – в эти самые годы в том же Кремле, а после, главным образом, в Преображенском дворце на Яузе, воз- ле Немецкой слободы, незаметно и мало-помалу нарождались помыслы, возникали и усложнялись потребности и крайние нужды в устройстве другой науки на укрепление и прославление государства во всех его политических и хозяйственных, или эко- номических, стремлениях и интересах.
Очень любопытна и примечательна даже некото-
рая параллель, соответствие в постепенном разви- тии, с одной стороны, серьезного и благочестивого
«Долг, завещанный от Бога…»
дела, каково было заведение учебных и ученых греческих и латинских школ и, наконец, Академии, с другой – потешного дела детских игр, приведших к такому же серьезному делу, каково было новое устройство всего государственного организма, за- кончившееся точно также учреждением Академии Наук в 1724 г.
В 1680 г. на Книгопечатном дворе славным Ти- мофеем учреждена греческая школа, послужившая первой и главной основой для будущей Академии. С того же года, после обычных игрушек, все более и полнее стали развиваться детские, исключительно только воинские игры маленького еще, восьмилет- него, Петра, действовавшего в качестве полковника со своими сверстниками-робятками, составлявши- ми в зародыше кадетский корпус, военную школу. В 1682 г. эта зародыш-школа сооружает себе в Кремлевском дворце для дальнейших упражнений особую потешную площадку, на которой ставится деревянный потешный шатер, и потешная изба представляет обставленный тогда же пушками, ро- гатками и прочими военными принадлежностями воинский стан.
В том же году на дворцовых верхних прудах, уст- роенных на здании Запасного двора, спускаются по- тешные суда — карбус, ошняк и лодки. В это первое время происходило изучение, так сказать, воинской азбуки – учение первому началу военных игр.
В 1683 г., когда уже другой год наш посол в Кон- стантинополе хлопотал у Восточных Патриархов о вызове в Москву для устройства Академии уче- ных людей, учебные потехи Петра достигли уже военного похода на Воробьевы горы, где впервые произведена из пушек огнестрельная стрельба.
В 1684 г. Петр поселяется уже в Преображенском и строит на Яузе маленькую крепость, осаждает ее с огнестрельной стрельбой и берет приступом.
В 1685 г. весной, когда прибыли в Москву Лиху- ды, Петр предпринимает поход в село Коломенское, где неутомимо стреляет, и стреляет в цель.
1686 год, как мы говорили, был ознаменован тор- жественным открытием в Богоявленском монасты- ре, в деревянных хоромах, учрежденной Лихудами первой Академической школы. И на Яузе этот год ознаменован новой постройкой уже настоящего Стольного города Прешпура, который с того вре- мени становится резиденцией и средоточием всех преобразовательных Петровских потех и военных учений. Тогда впервые здесь были спущены на воду
потешные, но не детские, но заправские суда — шняк и струг с лодками.
1687 год на Никольской улице ознаменован переселением Академии из деревянных первона- чальных хором Богоявленских в Заиконоспасские каменные палаты, а на Яузе последовал первый набор солдат – потешных конюхов, т.е., в сущности, первых артиллеристов, отчего на стороне против- ников преобразовательным целям Петра, как они говорили, учало быть опасение, следовательно, потеха становилась уже делом очень нешуточным. Эти потешные конюхи с лошадьми и пушками бы- ли тогда же поселены на том берегу Яузы, частью возле Преображенского, частью у села Семенов- ского, где, таким образом, устроилось основание для будущих гвардейских полков Преображенс- кого и Семеновского.
В то время, когда в Академии преподавание по- степенно восходило уже до риторики и пиитики, и в Преображенском с 1688 г. предпринято было уже очень ученое дело – постройка кораблей, производившееся и в следующие два года, а потом в 1691 г. перенесенное на Переяславское озеро с устройством там целой флотилии.
Курс науки в Академии, начавшийся в 1686 г., был доведен в 1694 г. до философии, когда Лихуды были удалены. Точно так же и курс Петровской потешной науки, начавшейся серьезным образом с постройкой стольного города в 1686 г., доведен был до военной философии, до настоящих военных маневров, произведенных в 1694 г. под селением Кожуховом.
В этом обозрении параллелей учения мы упо- минали только дела Петровских потех, их практи- ческое выполнение. Но каждое такое дело, самое малое, как и большое, всегда сопровождалось тео- ретической подготовкой. Для исполнения каждого дела требовалось знать, как оно может и должно сделаться, и вот сама собой является необходи- мость поучиться то арифметике, то геометрии, то артиллерии, то фортификации и по преимуществу всякой математике, которая в Петровской науке и заняла первое господствующее место.
Как и следовало государственным целям и по- требностям, Петрово учение началось с военного дела, с учения хитрости ратнаго строя пехотных людей, что соответствовало книжному словесному учению грамоте в Академии. После того следовала грамматика, т.е. стрельба в цель ружьями и пуш-
Забелин И.Е.
ками; затем – пиитика и риторика – сооружение и осада крепостей, для чего кроме артиллерийского учения вскоре понадобился и флот; тут же в ма- неврах на самом деле изучалась боевая логика и диалектика.
В Академии — слова и фразы, здесь – цифры и выкладки наполняли и просветляли память и умы учеников; там — по всем правилам науки усерд- но составляли приветственные речи – орацыи и стихотворения – и искушались в написании убедительных поучений, отличались на ученых диспутах, доказывая, разъясняя примерную истину по всем правилам логики и диалектики; здесь – по всем правилам математической наука сооружали земляные городки, окопы и с веселыми криками штурмовали их. Повторим здесь сказанное нами по тому же поводу в другом случае: никто не ве- дал, да по новости и небывалости дела и не мог взять себе в толк, что все эти потехи и потешные городки и конюхи не что иное, как самая простая, но очень разумно поставленная школа военной науки, разумно поставленная в том отношении, что она до всего, до последних мелочей, добиралась собственным опытом и умом, самоучкою, добыва- ла военное знание не столько учением по книгам, сколько исполнением всякого дела собственными руками, на самом месте, в виду всех выгодных и невыгодных окружающих обстоятельств. Это была школа исключительно практическая, возникшая сама собой, нарожденная от детской игры и рас- пространенная только непрестанным стремлением царственного ребенка и отрока идти дальше, не ос- танавливаться на полдороги, но изведывать всякое и маловажное обстоятельство, всякое и маловажное дело до его конца, так сказать, до его подкладки. Вот по какой причине великий преобразователь во все время своей жизни непрестанно учился и всегда сам собственными руками мастерил всякое, даже последнее ремесло, был и плотником, и кузнецом, и токарем, и барабанщиком, и бомбардиром, и матросом-корабельщиком. Вот по какой причине он совсем позабыл о своем царском сане и всякого знающего и рабочего человека почитал своим това- рищем и другом, а оттого, сам хорошо зная всякую работу, умел отлично выбирать для работы людей и к ремеслу, и к управлению государством. Честь именоваться Государем-Кесарем он предоставил
начальному человеку Преображенских потех кня- зю Ромодановскому, которому писал как простой подчиненный донесения и рапорты, и однажды, написавши не в порядке имя названного государя, очень извинялся перед ним, оправдываясь, что «ко- рабельщики, наша братья, в чинах не искусны»12.
Потешная, но в сущности великая воспитательная и образовательная Петровская школа завершила свой курс наук известным Кожуховским походом. Потешная осада тамошнего городка была исполне- на не только вполне научно, но даже с ожесточением настоящего военного боя. Затем, по окончании курса, на другой же год следовали уже известные азовские походы против турок. «Шутили под Кожу- ховом, а теперь под Азов играть идем!» – говорил не без радости, отправляясь в поход, достославный Кожуховский бомбардир Петр Алексеев.
И вот такими-то шутками и играми Петра, не- заметным ни для кого способом настежь, широко растворились двери к полной свободе знания, к сво- бодной науке во всех ее разновидностях и во всей полноте, какой можно было достигать тогдашними еще очень неустроенными средствами.
Разрешение очень трудной для того времени задачи дать место свободе знания и учения всяким наукам, при всеобъемлющем влиянии церковнос- ти, было достигнуто не посредством сочиненного в кабинете или в Думе, на общем соборе, устава и указа, не посредством учреждения академии или университета с определенным курсом и подробной программой, а простым повседневным самоучени- ем, простым повседневным деланием дела, которое само собой вызывало потребность в той иди другой науке, т.е. в знании, как делается это дело. Нача- лось с малого, с детской игрушки и игры, которой все-таки надо было выучиться; и вот малое учение постепенно переходит к большому; различные по- требные знания цепляются одно за другое и создают новые крайние нужды в новых сведениях и науках. И остановиться в этой деловой последовательности приобретаемых знаний было уже невозможно, по- тому что игра также постепенно и совсем незаметно становилась заправским, а к тому же и прямым государственным делом.
Дельность, деловитость этого самоучения легла потом твердой основой для всей государственной деятельности Петра, не исключая и церковных
12 Преображенское или Преображенск – московская столица достославных преобразований первого Императора Петра Великого (см.: Соч. И. Забелина. М., 1883. С. 45).
«Долг, завещанный от Бога…»
вопросов и порядков, где дельностью требований он совсем озадачивал не подготовленные к делу словесные умы. Она же – эта дельность – послу- жила основой в развитии собственного характера русской науки и русской учености, который с нема- лой ясностью выразился в трудах нашего первого историка Татищева. Русская характерная черта в разработке своей истории заключается в том, что в этой разработке отсутствует элемент риторства, и в словах, и в мыслях, а это прямо показывает, что такой характер нашего научного дела идет не из славяно-греко-латинской Академии, не от учения так называемой «словесности» (главным образом церковной словесности, обозначаем этим словом весь состав водворенной у нас греко-латинской науки в образе Академии Московской и ученей- шей тогдашней Академии Киевской, устроенных по образцам многовековой и уже ветхой западной риторской школы) – нет, наше научное дело по своему существенному характеру прямо происхо- дит из школы Петровского самоучения, или, точнее сказать, из школы, ставившей впереди всего не слово, как бы оно ни было красиво и цветисто, а самое дело во всей его простоте и наготе, хотя бы и не красивой, но только истинной.
Можем заметить, что это, пожалуй, существенная
общая черта нашего народного ума, так как древней- шие наши историки – первые летописцы отличают- ся в своих сказаниях необычайной в писательстве прямотой, правдой и деловитостью.
Тем значительнее является перед нами Петров- ская научная школа, успевшая окончательно вывес- ти нас из Вавилонского плена всяческой риторики, заполонившей было и нашу летопись вставочными риторскими сказаниями и представившей нази- дательный образец риторской обработки самой истории в известной Степенной книге, а после в небольшом учебнике под именем Гизелевского Си- нопсиса (1674 г.). В этом случае Петр, стало быть, ничего особенного и чрезвычайного не совершил. Он, как полнейший выразитель русского ума, все дело нового русского знания и образования повер- нул на народную русскую дорогу, оставив в стороне водворенную схоластику и все соображения и рас- суждения о том, какие науки благословенны и не благословенны, благочестивы и не благочестивы.
Все науки стали благословенны, т.е. благословен-
ной стала вообще наука, открывшая русскому уму свои необозримые сокровища в литературе ученых и образованных народов Запада, откуда с того вре-
мени и наполнялись разнородными иноязычными книгами русские библиотеки, собираемые по преимуществу для домашнего самообразования и самоучения, как собирал их для своих преобразова- тельных дел сам Петр. Научное направление, какое создалось само собой самоучением Петра, отлича- лось именно тем качеством, на котором зиждется сама наука. Это была критика, разбор, оценка всего обветшавшего и ошибочного в мыслях и в делах того века, беспощадная критика всего существа старой жизни, вследствие чего это направление с особой горячностью преследовало всякую басню, суеверие, легковерие, суесвятство и, в сущности, их источник – самомнение папствующей непогре- шимости, способствующей утверждению всяких суеверий. Очевидно, что по времени такое направ- ление являлось как бы протестантством и вскоре на самом деле было заподозрено в склонности к этому вероучению. В то время научные направ- ления иначе и не объяснялись, как уклонениями к тому или другому существующему вероучению. Никому еще не была понятна та истина, что здесь возрождалось только естественное распределение познаний, руководимых с одной стороны верой, а с другой – наукой, и что в Петровском направлении господствующей, руководящей идеей являлась наука, а в направлении греко-латинских академий святым руководителем оставалась вера.
Все то, что было достигнуто постепенным раз-
витием направления, созданного самоучением Петра, в полной мере отразилось и выразилось в ученых и литературных трудах Татищева, в его понимании всего окружающего, и современного, и минувшего.
Не вышедши ни из какой учрежденной Академии, Татищев в ученых своих трудах является вполне ученым изыскателем в не меньшем достоинстве, чем, например, после него был ученый немец Мил- лер. Древнейший доисторический период Русской истории он обработал с таким вниманием, какого не встречаем ни у одного из последующих исто- риков, и обработал в полном смысле по ученой программе, очень пригодной для повторения и в настоящее время, разумеется, с новой разработкой накопившегося материала. Приступая к изложению истории, он отказался от мысли сочинять истории, т.е. сводить свидетельства из разных лет к одному делу, как он выразился.
Отсутствие риторских начал в его образовании и
руководящая Петровская идея дельности и строгой
Забелин И.Е.
руководящая Петровская идея дельности и строгой
Забелин И.Е.
критики заставили его сосредоточить свою работу на простом летописном своде с должными объясне- ниями и примечаниями, помещенными отдельно от текста. Он позволил себе только переложить древ- ний текст на новое наречие, имея в виду большую общедоступность своего труда. Летописный свод, о котором в последствии столько заботился великий критик текстов Шлецер, недовольный трудом Та- тищева за его неученость, все-таки служил прямым ответом на первые требования науки и в этом отно- шении был очень полезен самому Шлецеру.
Первым подвигом научного дела истории дол-
жен был явиться именно такой сводный сборник древнего текста, и несправедливо требовать, чтобы Татищев делал то самое, что должен был делать после него и при помощи его Шлецер, т.е. сводить и издавать текст тем способом, какой употреблял- ся при издании древних латинских и греческих писателей и который в приложении к Русским Временникам по их особому характеру во многом оказывался даже очень неудобным.
Науке прежде всего требовалось хорошо ознако- миться с составом текстов этих Временников, что и исполнено трудом Татищева. Обсуждая и объясняя эти тексты, Татищев предварял Шлецера в ученых требованиях для правильной разработки истории, указывая на необходимость описания монастыр- ских библиотек, описания даже архивов, описания вещественных памятников, собирания географиче- ских, этнографических, археологических сведений и вообще ставя так широко программу историче- ской работы, что после и самый ученейший Шлецер не особенно много к ней прибавил.
Ясное дело, что все требования и нужды такой
работы были с точностью обозначены еще в Пет- ровское время и Татищев своими указаниями представляет только свод этих запросов, возникав- ших в разное время по поводу различных случаев в практической деятельности самого Петра и его рабочих-товарищей. Этим самым выясняется, что
самоучение Петра и началось, и стояло все время на правильном научном пути, предварявшем своими запросами и задачами систематическое устройство знания под видом Академии Наук.
Историк, больше чем ученый других отделов знания, всегда бывает изобразителем, хотя бы не полным, а иногда и односторонним, но верным изобразителем умоначертания своего времени; по- этому в трудах Татищева мы знакомимся в лучшем образце и с общим направлением идей Петровского времени, и с суммой познаний, вошедших в обо- рот общественной мысли, с самим качеством этих познаний, со всеми запросами и задачами разви- вающейся умственной и нравственной, как равно и экономической, жизни. Он был, подобно своему учителю, Петру, простой усерднейший рабочий в деле преобразования всего государственного русского строя; но помощью господствовавшей практики самоучения сделался ученым историком, как другие тем же путем делались администрато- рами, дипломатами, адмиралами, полководцами, статистиками и т.п.
Никто из этих деятелей, как и сам Петр, не владел
учеными формами при исполнении своих дел и тру- дов писательских, но каждый из них вполне всегда владел самостоятельною мыслию; не усвоенным раболепно из чужих книг и речей, но самостоя- тельным пониманием своей задачи, претворявшим чужие мысли и мнения о такой задаче, так сказать, в собственную плоть и кровь мышления. Вот чем особенно отличаются исторические и все другие писательские труды Татищева, (а также труды всех радетельных соработников национального духа, творцов народной жизни и культуры. – В.Ш.), где самостоятельная, независимая мысль составляет существо исторической работы... ясно изображая тем самым водворенное Петром научное направ- ление, которое да послужит нам образцом и ру- ководителем во всех наших работах на всех путях ученой деятельности.
© Забелин И.Е.
© Шмидт В.В., подготовка текста к публикации
© Шмидт В.В., подготовка текста к публикации
Последнее редактирование: